— Я не могу сказать о мужчинах ничего, кроме того, что ониживотные, — с грустью отвечала Инига. — Ахмед был так добр и нежен… До тогопроклятого дня других мужчин я не знала. Только теперь понимаю, каким редчайшимсокровищем был мой Ахмед — ведь мужчины сплошь жестокие и злобные звери,которых заботит лишь их похоть… Послушай.., когда брат придет освободить нас,не покидай его больше! Он любит тебя. И всегда любил только тебя. А не эту сукуХатибу… О, будь она проклята! Если бы не она, родные мои были бы живы, а я нестала бы шлюхой! — и Инига разрыдалась так, как не плакала ни разу со днясвоего позора.

Зейнаб утешала ее как могла, но как мало можно было сказатьИниге, чтобы успокоить ее боль! Теперь она властна лишь оберегать Инигу от АлиХассана и его людей. Карим и Хасдай придут через день, самое большее через два…

— Ну-ну, пойдем, — нежно сказала она Иниге. — Нужно поспать…

Утром им принесли еды, а ванну вновь наполнили теплой водой.Али Хассан снова явился, чтобы пожирать Зейнаб похотливым взором во времяомовения. Когда она грациозно выступила из воды, Инига уже держала наготовеполотенце, но Али Хассан выступил вперед и взял полотенце у девушки, котораясъежилась от ужаса.

— Разреши мне… — низким своим голосом вымолвил он.

— Ты можешь держать в узде свои желания, Али Хассан? — как инакануне, спросила Зейнаб. Взор ее был игрив, но тем не менее она заметила, чточерная борода его аккуратно подстрижена и щедро умащена миндальным маслом.Черные глаза его мерцали под густыми бровями:

— Я не безголовый юнец. У тебя будет необходимое время,чтобы вполне подготовиться, кстати, мне даже нравится это томление ожидания,это предвкушение твоих сладостных объятий… — Он осторожно вытер ее спину иплечи. Затем принялся обтирать зад — каждую половинку по отдельности,одновременно лаская упругую плоть. Вдруг палец его скользнул вглубь. — Тыумеешь раскрывать мужчине эти воротца?

Она почувствовала, как кончик пальца уперся в самоеотверстие…

— Конечно, — голос ее звучал бесстрастно. Палец, к ееглубочайшему облегчению, выскользнул наружу и Али Хассан занялся ее ногами.Затем, прислонив девушку к себе спиной, стал вытирать груди, одновременнострастно лаская их… Потом принялся за живот, но когда рука его скользнула ниже,Зейнаб вырвала у него полотенце и отступила.

— Я вся застыну в этом шатре, продуваемом насквозь, покудаты натешишься, Али Хассан! — резко сказала она. — Инига, кафтан!

Он рассмеялся и заметил:

— Кожа твоя нежна, как ни у одной из женщин! Ты мне несолгала. Одни прикосновения к тебе заставляют меня воспламениться. Взгляни! — ион вновь извлек наружу свое мужское естество.

Инига поморщилась и со страхом отвернулась, но Зейнаб милорассмеялась:

— О, этот бравый молодец и не подозревает о том, какоеблаженство его ждет, Али Хассан! Ты должен обучить его терпению. Каждый раз,когда ты взглядываешь на меня, твой жеребец обрывает удила… — Протянув руку,она нежно ущипнула вздутый член.

Али Хассан разразился хохотом:

— Ты азартная женщина? Любишь пари? Так вот: ставлю сотнюзолотых динаров — ты, моя красавица, будешь визжать от наслаждения в первый жераз, как я возьму тебя!

— Правда? — насмешливо спросила она. — А я ставлю пятьсотзолотых динаров против твоей жалкой сотни, что ты завоешь от страсти в первуюже ночь, когда я буду заниматься с тобою любовью, Али Хассан.

— Принимаю ставку, моя красавица, — с ухмылкой сказал он ивышел.

Глаза Иниги от страха стали огромными:

— А что же будет, если брат не придет вовремя, Зейнаб? О,что будет?

— Не бойся за меня, Инига, дорогая моя! Если Карим и Хасдайне появятся к закату третьего дня, то будут здесь на следующее же утро — а ктому времени я стану на пятьсот золотых динаров богаче, — мрачно отвечалаЗейнаб.

Али Хассан вошел в шатер Зейнаб утром третьего дня.

— Нынче вечером, — он широко ухмыльнулся, — ты, наконец,будешь моей!

— К величайшему сожалению, нет, — вежливо ответствовалаЗейнаб. — Мой лунный календарь подвел нас обоих — я нечиста…

Лицо Али Хассана почернело от ярости.

— Ты лжешь! — рявкнул он.

— Инига, я лгу? — спросила Зейнаб подругу.

— Нет, мой господин, она не лжет, — пробормотала Инига.Невзирая на все уверения Зейнаб, она до дрожи боялась Али Хассана.

— Значит, ты тоже лжешь! — с угрозой в голосе рявкнул он,нависая над нею. Инига съежилась и побледнела.

— Н-н-нет, мой господин! О-о-о, нет! — зарыдала она, трясясьвсем телом. — Это правда!

— Инига, принеси-ка мне чего-нибудь поесть, — попросилаЗейнаб. Инига, благодарно взглянув на Зейнаб, выскользнула из шатра.

— Она слишком запугана, чтобы лгать, Али Хассан, — сказалаему Зейнаб. — Разве ты сам не видишь? Всякий раз, как ты взглядываешь на нее,она чуть ли не лишается чувств, маленькая трусиха. — Зейнаб рассмеялась. —Очень сожалею, что пришлось так тебя разочаровать, но женскую природу непеременишь: у нее свои законы… — Она стояла теперь прямо перед ним. Обвивруками его шею, она нежно прикусила ему нижнюю губу:

— Неужели ты думаешь, что одним только мужчинам приятносовокупление? Ах, Али Хассан, да я горю желанием вобрать в себя без остатка этутвою грандиозную корабельную мачту! — Она лениво улыбалась, глядя ему в глаза,а ее пышный бюст упирался прямо ему в грудь. — Ну еще недельку — не больше, —пообещала она, ослабила объятие и отступила. — Нам будет даже лучше после стольдолгого и томительного ожидания…

Он застонал, словно ему причинили острую боль — да так онона самом деле и было. Он снова привлек ее к себе:

— Я весь горю, Зейнаб… — и, завладев ее руками, властноприжал их к своему каменному члену.

— 0 — о-о-о-ох! — протянула она, зная, какой реакции оножидает. — Он про-о-о-сто огромен! Ах, Али Хассан! Клянусь, теперь он дажебольше, чем когда я впервые увидела его! — Пальчики Зейнаб обвили его мужскоеестество и нежно сжали.

— Семь дней?! — простонал он. — И не раньше? ..Он не могповерить, что прикосновение женской ручки способно на такое. Да что там, однамысль о ней заставляла его член окаменеть и воспламениться. А ручка Зейнаб… Онпочувствовал, что вот-вот семя его изольется…

Она вздохнула — во вздохе этом слышалось уместное в данныймомент искусно разыгранное разочарование — и разжала пальчики: