Должен был…

Я закусила губу и усилием воли заставила себя сосредоточиться на отчёте Воронцова.

Александр отступать не собирался. А Лёшке, когда тот попытался вежливо ему объяснить, что он для «Ани» персона нон-грата, закурив, нагло заявил:

— Мне плевать, кто ты ей. Она всё равно будет моей.

И хоть головой об стенку.

Благо у Воронцова хватило ума не припечатать головой об стенку лжедракона за такие слова. Разборки с людьми, вроде Александра, могли быть чреваты.

В конце концов Лёшка не выдержал и отправился с заявлением в полицию, а Фьярра загремела в больницу с нервным срывом.

— В последние дни она почти ничего не ела, сильно похудела.

— Это заметно, — мрачно проронила я, ощупывая грудную клетку. Клетка (костяная), имелась, чего не могу сказать о груди.

И попа сбежала в неизвестном направлении…

И почему у меня такое ощущение, что Сольвер сбежала вместе с попой, оставив меня разгребать ситуацию с этим Сашей? С абсолютной, совершенной копией Скальде.

Вот гадство-то.

Можно я ещё разок схожу на Ту Сторону? Мне там было вполне комфортно. Птички, солнышко и всё такое. А здесь… Поникший Лёша и агрессивно настроенный лже-Ледяной, намеренный во что бы то ни стало заполучить Аню Королёву в своё безраздельное пользование. Для развлечения или на опыты — пока неизвестно. Но подозреваю, что Александр из тех людей, которые не прочь совместить приятное с полезным.

— Лёш, принеси поесть, — попросила я, понимая, что валяться в больнице на последнем издыхании — не вариант.

Нужно скорей вставать на ноги. На случай, если всё же придётся разбираться с этим Александром.

— А потом ты расскажешь, почему вы опять поменялись местами? — с надеждой посмотрел на меня мой… друг, наверное.

Да, друг. Которому я заставила себя фальшиво улыбнуться, а потом молча кивнула. Воронцов отправился добывать для меня жиры и углеводы, а я подтянула одеяло до самого подбородка и вдруг осознала, что предпочла бы тысячу раз встретиться с отморозками, вроде Александра, чем один раз рассказать Лёше, что он больше никогда не увидит свою любимую княжну Сольвер.

Следующие дни стали для Лёшки (для нас обоих) непростым испытанием. Он перебрался к родителям и заперся в их квартире, как улитка в раковине. Не отвечал на звонки, не реагировал на эсэмэски. Не то меня винил в случившемся с Фьяррой, не то просто был не в состоянии с кем-либо сейчас общаться. Но я всё равно продолжала звонить, слала сообщения и оставлять его один на один с таким горем не собиралась.

Мама ошибочно посчитала, что причиной очередного разлада в семье Воронцовых-Королёвых стало наше родовое проклятие. Я пыталась её убедить, что нет больше никакого проклятия и она может смело продолжать встречаться со своим Геннадием и даже ненавязчиво склонять его к браку. Ну а что касается нас с Лёшкой… Что ж, бывает. Се ля ви и всё такое. Понятное дело, родительница мне не верила, а я не могла рассказать ей правду, иначе бы из местной клиники перебралась в ту, у которой в палатах мягкие стены и бравые санитары со смирительными рубашками.

Что касается Александра, то он не спешил появляться на горизонте моей земной жизни. Может, полиция подсуетилась, и наш с Фьяррой ухажёр наконец признал поражение — бесславно слился. Или же просто отправился в какую-нибудь деловую поездку. Он ведь, кажется, не местный… Не знаю, чего мне хотелось больше: никогда его не видеть или увидеть хотя бы раз. Не Скальде, но всё же… Мне его безумно не хватало, моего ледяного дракона. Сказать, что я скучала — это не сказать ничего! При мысли о Герхильде в сердце как будто вонзались острые бутылочные осколки, ржавые кнопки, гвозди. Всё вместе и по отдельности. В общем, было очень больно. И плохо.

Без него.

Я отчаянно старалась запретить себе испытывать эти чувства. Не вспоминать, не думать. Вот только с не вспоминанием и не думаньем дела обстояли стабильно хреново. Тем более что при мне осталась сила Ледяного — напоминание обо всём, что произошло со мной в Адальфиве. То ли ари забыли отвязать её от моей души, то ли не пожелали тратить на это время и силы, но порой я ощущала её в себе. Чувствовала, как она пробуждается и ищет выход.

А я тем временем искала, но не находила себе места. Металась по квартире раненым зверем. Строила догадки, выдвигала предположения. О том, что Скальде там с ума сходит или уже сошёл. От горя. Снежок медленно умирает, потому что привязка разорвалась. А я здесь торчу, но они об этом даже не подозревают.

На всякий случай нарисовала плакаты, с большими такими надписями: «Я — Аня!», и развесила их в каждой комнате. Надеюсь только, мама с бабушкой не решат неожиданно в гости нагрянуть. Ещё подумают, что страдаю провалами в памяти и пора отправлять меня на приём к психиатру.

Несмотря ни на что, я ждала, хоть и понимала, что ждать-то, по сути, нечего. Герхильд уверен, что его ари погибла. Да и, раз душа Арделии покинула Адальфиву, значит, нет больше в Ледяном Логе волшебных цветиков. А есть только его хозяин, безутешный вдовец, не догадывающийся…

Что его ари мается на Земле.

Мне всё-таки удалось вывести Воронцова из состояния, близкого к коме. Я как могла его поддерживала, хоть, возможно, было бы лучше оставить его на время в покое и не мельтешить перед глазами живым напоминанием о Сольвер. Но я за него переживала.

Близился Новый год, однако настроение, мягко говоря, было не праздничным. И пока люди выбирали подарки, мы с Лёшей… выбирали для Фьярры место на кладбище.

Воронцов так захотел, настоял. Ему это было нужно, и я не стала его отговаривать. Сегодня в полдень должны состояться земные похороны Фьярры-Мадерики Сольвер, на которые приглашены только я и Лёша. Да священник, которому было щедро заплачено, чтобы провёл погребальную церемонию без покойницы.

Лёша должен был заехать за мной в половине одиннадцатого, потому что путь до кладбища предстоял неблизкий, а я, как назло, проспала. Всю ночь не могла сомкнуть глаз, ворочалась с боку на бок, потом долго сидела у окна и смотрела, как к стеклу липнут снежинки, и улица подобно невесте облачается в белый наряд. Смотрела и думала о заснеженных улочках Хрустального города, предновогодней ярмарке и вкуснейшем медовом пиве в любимом трактире Герхильда.

Я ведь надеялась, что мы со Скальде непременно туда ещё заглянем. Вместе. И на коньках, конечно же, покатаемся. Хоть Его Благородие будет отбрыкиваться от этого плебейского развлечения, но я обязательно его уговорю, и мы будем кататься, кружиться, смеяться и падать. А потом кормить друг друга жареными орешками и запивать всё это вкуснейшее дело горячим с пряностями вином.

Вернее, уговорила бы, и мы бы катались… И я была бы счастлива, чувствуя, как мою руку сжимает сильная рука мужа.

Уснула только под утро, провалилась в сон с мыслью — единственной, что помогала держаться: мой любимый жив-здоров, а значит, я всё сделала правильно.