что и он выпил стакан водки. В клубе была «Столичная». Вот эти были события, потом звонки разные. Миша с сыном пару раз заходил, вот вчера, только проводил Верочку, Эллочка пришла. Она ехала к Герте Михайловне, а ее забрали в больницу. Зашла к нам, оставила две индийских пластинки и чайник – для Киры. Кира звонил при ней, но уже из Купчина. Не зашел. Сегодня, в связи с отъездом Верочки, мы бездельничаем, вернее, я выкроил свободного времени. Мама стирает, собирается пойти погулять. Едим мало, а «индюшка» еще есть. Варю чай. Двенадцать часов, все равно я занавески не раздвигал. На тетрадку падает свет, а комната вся в тени. Никого не ждем и я даже не одеваюсь. На улицу сегодня не иду. А время как-то остановилось после Чернобыля. Сколько писали и говорили, да и сейчас продолжают. Говорят, что СССР выплатит компенсацию Польше, Венгрии и Чехословакии, но что и Швеция, и ФРГ могут не терять надежды. Может быть, сейчас там самые напряженные дни. Мы ничего не знаем, наши «малые дела» происходят на фоне таких великих дел, как в Чернобыле. Люди еще умирают. Показывали поправляющихся пожарных. Передачу о них я не мог посмотреть. Вспомнил «451° по Фаренгейту». Рассказывают анекдоты, собирают деньги. Если бы хоть часть того, что насказано о Чернобыле, говорили о Таншане. Наши маленькие дела идут на фоне гигантского безвременья. Мы живем очень спокойно и тихо. Покупка чая уже событие. Верочка купила десять пачек «36». Это запомнилось. Эллочка вчера подивилась на наши запасы.

Тогда же, в день получения премии, был у Натальи Васильевны и видел Швейгольца. До субботы теперь все тихо, а в субботу Эллочка обещала зайти поздравить маму. Кира-то, я знаю, работает.

С Чернобылем отстал от жизни. Да, кажется, ничего и не случается такого уж великого. Как-то приостановилось время. Аресты в Польше, убийства то здесь, то там. Здесь – не у нас, конечно, так сказалось.

Рассеянная летняя жизнь и началась, за своими делами мы потеряли ощущение величия момента. Сегодня пишут о больших наводнениях в районе озера Титикака. Звонят колокола. Никуда не рвусь из дома. Выхожу дважды и трижды в день, как будто в соседнюю комнату. Сразу же возвращаюсь.

Потом раз мы с Верочкой съездили в Купчино, привезли вещи, книги. Ф.М. Достоевского и китайцев вывезли. Совсем собрались на этой неделе еще раз там побывать, да вот незадача – Вера в Москве. Я уже представляю, как там собирают чай. По пачке, по две. Может быть, что-то и выйдет. Она сама рассчитывает на «Бодрость». Я что-то брежу «индюшкой». А там посмотрим.

Никак не наши маленькие дела. Умерла Герта Михайловна еще в пятницу, мы об этом знали в субботу, но еще и вчера, шестнадцатого, я сказал это как новость Мише. Я знал ее двадцать шесть лет, только раз я нашел возможным обременить ее своею работой. Когда она была у Киры в Купчине, я подарил ей сделанный там же картон, я его не забуду, но дальнейшая судьба его в эти дни становится неизвестной. Я никогда не давал ей своих работ, хотя раза два-три и показывал. Тогда (это был мой апофеоз) я работал в Купчине. Вера уехала в отпуск, и мне было что стащить с шестого этажа на первый и показать. Больше я уж вообще не работал, нигде. Меня журят за это, но мягко.

Так бы можно дни и не уплотнять, тем более что дальше они идут разуплотненно до предела. Зашла Алла Кронидовна, умерла Герта Михайловна, справили день рождения мамы. Верочка вернулась из Москвы утром в субботу, а вечером мы уже знали, что Герта Михайловна умерла. Это событие. Я хочу сказать, что это не на срок, а навсегда. В крематорий я не ездил, где похоронили – не знаю. Распоряжался всем ее бывший муж, я с ним не знаком. Смерти притягивают к себе смерти же, и вот умер Борхес в Женеве, Бенни Гудман, Дин Рид в Берлине.

На гигантском фоне катастрофы в Чернобыле мы что-то много сделали своего мелкого и жизненного. Вчера мама позвонила Ирине Константиновне, и она, кажется, обещала зайти. Я выхожу каждый день из дома, вчера встретил Володю. А то что же – съездили за премией, да и не смогли в тот вечер у Натальи Васильевны чая выпить. Теперь говорят, что грузинский чай подвергся воздействию радиации. Мы пьем помногу, как раньше. Съездил на днях к Мише, и самому было странно, как я быстро закруглил визит. С утра в субботу в пивных толпы. Дождь. Захожу в «Старую книгу». «Робайят» Омара Хайяма академический за червонец, а так ничего интересного я не нашел. Сегодня, кажется, уже ничего нельзя подсобрать. Прошелся по Большому в сторону Тучкова моста, но на Васильевский не переходил с тех самых пор, как мы переехали. Постепенно научусь бывать и на Стрелке. Пора проторить дорожку в «Академкнигу». Теперь эти книги объявляют как философские: Гемуев И.Н., Сагалаев А.М. Религия народов манси. Культовые места, XIX – нач. ХХ в. Новосибирск: Наука, 1986. – 192 с. – 1 р. 70 к. – 2350 экз. Психологические аспекты буддизма / Отв. ред. В. В. Мантатов. – Новосибирск: Наука, 1986. – 157 с. – 80 коп. – 49350 экз.

Или вот в «Художественной литературе» – Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй: Роман. Пер. с кит. Подготовка текста Л. Сычева. – М.: Худож. лит., 1986. – 75000 экз. – Т. 1. – 447 с. – 2 р. 20 коп. – Т. 2. – 495 с. – 2 р. 50 коп.

Сенека Л. А. Нравственные письма к Луцилию / Пер., послесловие С. А. Ошерова. – Кемерово: Кн. изд-во, 1986. – 464 с. – 2 р. 30 к. – 100000 экз.

А в свободной продаже, в отделе, где открытки, «Белые ночи» Ф. М. Достоевского с иллюстрациями Добужинского, не знаю, сколько стоит, факсимильное изд., соблазняет. Миниатюры к Низами, большого формата альбом, – не приценялся. Кое-что бы можно купить и сейчас. «Песни о Вильгельме Оранжском», например. Ходил на почту за деньгами и прогулялся до Промки. Там в метро осмотрел ларек. Ничего не купил, но смотреть интересно. Наверное, и эта книжка по буддийской психологии появится на прилавках, напоминая нам о том, что буддийская эра настает и уже настала. А завтра Троица. Верочка на даче, и вот совсем вечер, а ее нет. Наверное, задержится на день.

Проходит время передачи «Время». (Хотите узнать о первом – спросите у Эрля.) Герметические стихи.