– Вторую родственницу с такими заскоками я не вынесу. Короче, Кирыч, ты заняла третье место. Вышла статья, где оргкомитет преклоняется перед Аллой, приносит соболезнования и почти извиняется, что за обнародованный шантаж ее дисквалифицировали, и в знак скорби о так рано ушедшей гениальной ученой оставили первое место за ней. Без приза. Его присудили второму месту – Роксане Роговой.

– Роксане? За танец в розовой юбке под Вальс цветов? Ясно. Ладно. Понятно. Надеюсь, ты женишься дважды.

Максим хмыкнул под нос:

– Тебе присудили третье. И еще. Роксана отказалась от второго, не желая проигрывать Алле и быть признанной чуть-чуть лучше тебя. Она хотела быть самой лучшей. Ее мать позвонила мне. Просила приехать. Успокоить.

– И сколько раз за ночь ты ее успокоил?

– Не отнимай мой хлеб, Кирыч, пошло шутить – не твое! Успокоил. Короче, если ты не бортанешь меня с этим конвертом, приз твой.

– А так можно?

– Если откажешься, я сообщу в оргкомитет, и они отправят почтового голубя к четвертому претенденту.

– Нет, не откажусь, – ответила я, наконец забирая протянутый мне конверт. – Мне очень нужно поступить в институт.

– Ты бы смогла и без приза. Перестань сомневаться. Ты не хуже всех остальных. И пусть мама такая, пусть была трагедия в прошлом, ну и чуток в настоящем, пусть бабушка – подпольный снайпер, – слегка толкнул он меня плечом, – ты сама решаешь, кем тебе быть. Или где. Или с кем.

– Ага… решаю… – повторила я.

– Ты с ним хотела? С Серым?

– Я видела его в ноябре, – принялась я рассказывать. – Вот тебе пудра, Костя. Ты все вспомнишь. Люби меня, хоти меня…

– Рифму придумал из трех букв в продолжение!

– Пошлую. Знаю.

– На меня бы эта фразочка подействовала. Особенно придуманная рифма!

– Макс…

– Я всегда говорил, что Костя тупит. Теперь ты убедилась.

– Он выбрал ее.

– Машу Зябликову?

– Ее тоже. Но, – придумывала я, как описать словами, – он выбрал спокойную, понятную, обыденную жизнь. В которой не взрываются гранаты, никто не носит кольца с маяками слежения, не играет роль с микрофоном в ухе. Как думаешь, Алла знала, что они будут вместе? Она выбрала Машу не просто так?

– Алла ничего не делала просто так. Меня она не заменила актером. Значит, все это было планом. Хотела заставить меня страдать – и преуспела.

– Поверь, мне не лучше.

– Мы оба не можем быть с теми, кого любим. Финал в стиле любовного романа авторства Аллы – бесчувственной садистки.

Мы шли по улице: просто прямо, просто вперед. Я часто так делала. Если не знала, куда мне идти по жизни, спасали дороги. Просто иди, двигайся и не останавливайся. Рано или поздно упрешься в нужную дверь, ну, или отлетишь в преисподнюю уличного стока, провалившись в люк.

– Я не поблагодарила.

– Ты не должна.

– Но я хочу. Ты помог на заправке. И с тренером. Я знаю, это ты оплатил занятия у Ангелины. И спасибо за этот приз. Чувствуешь?

Я взяла его руку и провела пальцами вверх-вниз по бороздкам лакированного конверта:

– Если закрыть глаза, можно прочитать ее имя… Имя написали на наклейке конверта в строке «кому». Этой наклейки больше нет, а бороздки с именем остались. Почувствуй.

– Ты про что?..

– Роксана Рогова. Это ее конверт. С официальным гербом и печатью. Ты забрал его, когда приехал утешить, но скорее уж поздравить. А скопировать бланк поздравления не так уж и сложно. И десять миллионов. Тоже для тебя несложно. Спасибо, что придумал это ради меня.

Он не стал отпираться.

– Ты бы отказалась от денег. Прости. Детская афера. Тебе бы в полиции работать. Круто ты поняла это по каким-то там бороздкам!

– Пока не работать, но стажироваться как раз собираюсь.

– В смысле?

– Следователь по делу Аллы, Воеводин, предложил место в его отделе.

– В Москве? Ты согласилась?

– Пока думаю. Костя отдал мне старую видеокамеру. Он нашел ее в овраге. Техник Воеводина сказал, пленка почти уничтожена, но они попробуют восстановить. Если я буду рядом, все узнаю первой.

– Ты не остановишься?

– Никогда.

– Подожди. Давай постоим минутку, – остановил меня Макс, – я спрошу, а ты ответь правду. Поклянись, что не соврешь!

– Обещаю. Да.

– Идет, – резко выдохнул он, словно собираясь выпить залпом стопку водки. – Если бы я не был твоим кузеном, у меня был бы шанс? Что ты выберешь меня, а не Костю? Представь, что мы не родня. Я здесь. Я ничего не забыл, помню тебя. Всю, – коснулся он моих рук, – люблю тебя… Всю.

– Максим…

– Да, люблю. Без шуток. Без приколов. Без пошлостей, вранья, притворства, игры, сценариев, уравнений. Если бы обещал быть самым верным, самым надежным, честным и нежным. Быть только с тобой. Навсегда. Не огорчать, поддерживать, гордиться, восхищаться и превозносить до небес… – сузились его губы, – и каждый прожитый день оберегать, ценить, благодарить судьбу за то, что ты рядом. Скажи, ты бы позволила пригласить тебя на свидание?

На самом деле один ответ у меня оказался припасен.

– Это был бы ад, выбирать между тобой и Костей. Настоящий коробок карманного ада. Я даже рада, что мне не нужно больше делать этого. – Два таких необыкновенных парня: и рядом, и нет. И со мной, и нет. – И да, – позволила я «безнадежно больному» верить в чудо, – я бы разрешила позвать меня на свидание.

– Спасибо, – ответил он, огибая мое лицо по дуге и целуя в щеку.

Чуть ниже, туда, где зарождалась улыбка.

Чуть дольше и нежнее, чем можно было.

Чуть горячее, чем мне следовало бы ощущать.

Отпустив мои руки, он окинул меня фотографирующим взглядом – потухшим, без искр и без задора. Так сто девяносто шесть дней назад я смотрела на Костю, желая им с Машей счастья.

– Будь счастлива, Кирыч.

Теперь он делал то же, что недавно сделала я, – желал счастья той, кого любил.

Дома я разложила на рабочем столе банковскую карточку на мое имя и сертификат на государственном бланке с голограммой на имя предъявителя с пропуском в любой университет страны. Скорее всего, чтобы получить такой второй, Макс заплатил сумму в пять раз больше, чем та, что была зачислена на карту.

– Но почему?.. – отбросила я сертификат и карточку.

Геката недовольно заурчала, спрыгивая с моих коленей.

Я смотрела на стену, куда полгода назад приколола фотографии и улики из забытого прошлого. Уставившись на снимки, я бегала взглядом по глазам тех, кто был на нем: голубые глаза Аллы, серые мои и чуть раскосые глаза Максима с восточной ноткой.

– Я не могу так чувствовать то, что нельзя. Не может мой пазл