– Что это был за ад? Что же нам делать? – Голос Эдит дрожал от страха и адреналина.

– Ах, сработало!

– Что именно «сработало»? – Эдит пристально посмотрела на Сфинкса, темного и узкого, как кошачий зрачок.

– Передача проклятия, разумеется, – ответил хозяин Башни.

После знакомства с молниевым морем Эдит провела много дней и часов, размышляя о проклятии Сфинкса. Сфинкс приложил немало усилий, уточняя пропорцию отчаяния и уверяя Эдит, что если среда в резервуаре деградирует, то полученного взрыва хватит, чтобы заполнить всю долину огненным шаром такой силы, что он расплавит Землю до гранитного основания. Башня просто перестанет существовать, как и все мужчины, женщины и дети внутри нее. Небо станет совсем черным. На Землю опустится вечная зима. Народ Ура погибнет от голода. И в течение одного поколения эпилог человеческой истории напишут на стенах пещеры.

Но это мрачное знание было лишь одним аспектом проклятия. Другим оказалась необходимость абсолютной секретности. Если слух о надвигающейся катастрофе просочится наружу, начнется паника, столпотворение, грабежи и война. И это при условии, что все ей поверят. Конечно, некоторые кольцевые уделы осудят предупреждения как уловку, чтобы подорвать их процветание, и, вместо того чтобы эвакуироваться, изолируются. Любую потерю населения в Башне, несомненно, восполнят нищие и отчаявшиеся орды Рынка. Как выразился Сфинкс, «утопающий все равно будет карабкаться на борт тонущего корабля».

Нет, это проклятие – не то бремя, которое можно облегчить, делясь им.

Но, возможно, худшей частью проклятия было ощущение тщетности, которое сопровождало его. Эдит была права, когда назвала Сфинкса отчаявшимся, но теперь, когда она заразилась этим безумным чувством, ей не терпелось услышать от него хоть какую-то оговорку: мол, у нее достаточно времени, чтобы сдержать молнию, и достаточно разумных мужчин и женщин, оставшихся в Башне, чтобы сделать это возможным. Вместо того чтобы подбодрить ее, Сфинкс предложил меру на крайний случай: «Я буду следить за резервуаром. Если я решу, что наступил переломный момент, то попрошу тебя саботировать молниевую мельницу. Я думаю, мы оба предпочли бы, чтобы Башня превратилась в мавзолей, а не в кратер. Конечно, лучше убить несколько сотен тысяч человек, чем спровоцировать гибель всего вида».

Запасной план Сфинкса не слишком утешил Эдит.

Она задумчиво сидела в капитанском кресле на борту «Авангарда». Прошло всего несколько часов после неудавшейся попытки взять корабль на абордаж, но она уже жаждала нового повода отвлечься. Она уже обошла каждый дюйм великолепного корабля. Изучила все, начиная с нотных листов на клавесинной скамье в оранжерее и заканчивая подполом орудийной палубы, где рельсы с пушечными ядрами змеились к основанию каждого орудия, и неудобно тесным орлопом[8], где плескалась вода в баках и корабельный запас среды Сфинкса, хранящийся в длинном прозрачном чане, заливал все вокруг ярко-красным светом. Она осмотрела все, кроме машинного отделения, которое, по словам Байрона, было заперто во избежание постороннего вмешательства. По его словам, механизмы внутри были настолько тонко настроены, что даже случайный волосок мог повредить их и искалечить корабль.

И все же вскоре после этого невыразимый инстинкт остановил Эдит перед внушительной запертой дверью. Капитан положила железную ладонь на табличку, привинченную к стали и похожую на могильную плиту, и тут же почувствовала такой сильный гул, что он отозвался в черепе. От этой дрожи мысли сначала беспорядочно заметались в голове, а затем зазвенели, как колокольчик, отдаваясь эхом наружу, простираясь за пределы ее тела.

Опыт был достаточно неприятным, чтобы убедить ее: не все покровы Сфинкса нужно срывать.

Теперь Эдит смотрела на темное пятно на белой манжете блузки. Кровь Красной Руки, брызнувшая от пули пирата, поначалу горела, как фитиль лампы. Теперь она была тусклой и серой, словно пепел. Капитан спросила себя, зачем Сфинкс сделал так много этого вещества – достаточно, чтобы заполнить море, достаточно, чтобы сжечь Землю до основания.

Байрон появился в открытой двери главного коридора:

– Капитан, могу я поговорить с вами в холле? Это на минутку.

Оставив корабль под командованием Ирен, Эдит последовала за оленем. Что-то в убранстве коридоров, кают и залов напоминало ей вестибюль банка. Светильники на переборках были величественными, хорошо отполированными и абсолютно лишенными очарования. Она задавалась вопросом, привыкнет ли когда-нибудь к этому или будет все больше и больше ностальгировать по «Каменному облаку», этой летающей фабрике щепок, которая сейчас гнила в углу верфи Сфинкса. Он обещал починить корабль. Эдит гадала, сделает ли он это когда-нибудь.

Байрон протянул ей бескрылое тело посланца Сфинкса. Не было ничего необычного в том, чтобы получать приказы таким образом. Она уже привыкла принимать по два, а то и по три письма от хозяина в день. У Сфинкса были свои соображения о том, какие кольцевые уделы лучше обойти стороной и на каких портах можно опробовать пушки. Эдит с ужасом ждала каждого сообщения, опасаясь получить то самое, в котором Сфинкс объявит молниевое море слишком нестабильным. И что он имел в виду, когда сказал, что однажды ей, возможно, придется «саботировать молниевую мельницу»? Означало ли это уничтожение гнезда молний в Новом Вавилоне? Может ли она вообще совершить такое, не взорвав все запасы водорода?

– Это от нашего друга-бродяги, – сказал Байрон.

– От Сенлина? – Сердце Эдит внезапно сжалось, словно кулак.

Прошло уже около недели с тех пор, как они попрощались в конюшне Сфинкса. Сфинкс недвусмысленно приказал Байрону не воспроизводить отчеты Сенлина никому на борту «Авангарда», включая капитана. И все же олень нашел способ держать Эдит в курсе дел Сенлина, главным образом в коридорах, когда он останавливался рядом с ней, чтобы поразмышлять вслух о «друге-бродяге», который провел очередной день без особых происшествий. Последнее такое случайное размышление имело место накануне, когда Байрон сказал: «Наш друг-бродяга, кажется, заскучал. Болтает о мальчишках-газетчиках и сороках. Хотя, по-моему, скучать лучше, чем подвергаться опасности».

Байрон, казалось, находил эту шутливую уловку утешительной. Теперь, когда они говорили прямо, он казался менее спокойным.

– Конечно, если сама-знаешь-кто узнает об этом, он… расстроится. Но я обещал нашему бродяге… я обещал Тому.

– И когда же? Что ты ему обещал?

– Выдалась минутка, – сказал Байрон, улыбаясь с ироничной задумчивостью. – Я как раз собирался оставить его на богом забытой заставе, когда он попросил меня переслать тебе одно сообщение, и я согласился. Итак, я нарушаю правила, бросаю вызов хозяину и, вероятно, укрепляю свое наследие как подлеца и перебежчика, но, в конце концов, это только один раз, и Сенлин был очень, очень жалок. Мне показалось, что он вот-вот заплачет.