Борясь с нарушениями канонической дисциплины, св. Иоанн Златоуст иногда допускал излишний ригоризм, переходя границы своей епархии и наказывая тех епископов, которые не подчинялись ему: Фракии, Востока и Понта. Опережая время, поступая так, как это мог с более серьезными основаниями позволить себе Константинопольский патриарх через 500 лет, он организовал в сентябре 399 г. Собор в Константинополе, где рассматривался вопрос об Эфесском епископе Антонине. Надо сказать, ситуация в этой провинции царила страшная – все продавалось и покупалось: епископство, священство, диаконство, дары Святого Духа. Необходимость каждого нового епископа покупать голоса для своего избрания выливалась в обратную необходимость вернуть затраченные средства. Когда епископ Евсевий Валентинопольский подал Златоусту жалобу на Эфесского епископа Антонина, св. Иоанн потребовал от обвиняемого объяснений.

Но нельзя забывать, что издавна Эфес считался авторитетной, всеми уважаемой кафедрой, поскольку имела апостольское происхождение. И никогда еще Константинопольский епископ не смел посягать на ее главу. Очевидно, что такие новации в части управления епархиями не могли не вызвать известных волнений, щедро подогреваемые Антонином. Впрочем, вскоре он умер, и в епархии наступила настоящая церковная гражданская война, вызванная происками новых претендентов на место епископа[630].

Для их устранения 9 января 401 г. св. Иоанн Златоуст выехал в Эфес, где на очередном Соборе обвинил в симонии и низложил 15 епископов, самолично поставив на их кафедры других архипастырей. Конечно, так широко понимаемые Златоустом полномочия епископа столицы создали ему множество врагов среди восточного клира, которые лишь ждали момента, чтобы посчитаться со св. Иоанном.

Повод быстро нашелся: во время отсутствия св. Иоанна у царской четы произошло радостное событие – 23 марта 401 г. родился сын Феодосий, будущий святой император. Хотя св. Иоанн получил приглашение крестить ребенка (на этом примере мы можем увидеть, как быстро прекратилась древняя практика христиан креститься только перед смертью), но не успел прибыть из Эфесса, и таинство совершил епископ Келесирии Севериан, коего Златоуст оставил вместо себя на время отъезда. Ситуация с крещением царственного младенца была не столь проста, как могло казаться. По неписаной традиции того времени лицо, совершившее крещение, становилось духовным отцом мальчика, и эта связь продолжалась всю жизнь. Крестив младенца, Севериан превращался из штатного, рядового епископа в дворцового архиерея и теперь мог с полным правом претендовать на титул епископа столицы, постепенно отодвигая в сторону Златоуста[631].

Этот инцидент очень огорчил святителя, который после возвращения в Константинополь велел Севериану немедленно покинуть город. Царскому двору и лично императорской чете пришлось приложить немало усилий, чтобы смягчить сердце архиепископа. Сама царица принесла в церковь младенца и положила ему на колени, прося простить Севериана. Златоуст простил собрата, но двор запомнил то унижение, которое они, как им казалось, испытали в этой истории, выступая просителями перед клириком[632].

Следующий эпизод, который приумножил число врагов святителя, случился уже с Антиохом, епископом финикийской Птолемаиды. Желая собрать в столице некую сумму, он отправился в отсутствие Златоуста в Константинополь и действительно своим красноречием снискал авторитет в местных кругах, а вместе с ним и крупные денежные суммы. Этот эпизод едва ли мог порадовать св. Иоанна, тем более что Севериан решил последовать примеру своего сотоварища и поправить финансовые дела собственной епархии[633].

Через некоторое время святитель выступил ходатаем за четырех (иногда говорят, что речь идет о трех персонах) египетских монахов, «долгих братьев» – они действительно отличались высоким ростом и были родными братьями, обвиненных Феофилом в оригенизме, которые искали защиты в Константинополе и нашли ее в лице царицы Евдоксии. Святителю Иоанну было поручено организовать Собор для оценки действий Александрийского архиепископа, а точнее – для суда над ним. Но обстоятельства дела вскоре настолько изменились, что Феофил, используя недовольство Златоустом среди клириков и при дворе, превратил суд над собой в судилище над Златоустом. Этому в немалой степени способствовало то обстоятельство, что буквально накануне этих событий св. Иоанн Златоуст невольно обидел царицу, произнеся одну из своих наиболее ярких проповедей. Современники свидетельствуют, что св. Иоанн Златоуст не имел никакого намерения оскорбить императрицу и направлял свои обличения против людских пороков, носителями которых, увы, часто являлись представители женского пола[634].

Из текста проповеди св. Иоанна действительно едва ли следует, что она обращена против царицы или что обличаемые им пороки присущи ей одной. Рассказывая о женщинах, чрезмерно занятых своей внешностью и любящих украшения, святитель сказал: «Сатанинскими киваниями они поражают взоры невоздержанных, грудь их украшена золотом, им же унизаны пальцы на руках их, а уши обременены жемчугами и гиацинтами. Да и природную красоту они заставляют лгать, натирая себе щеки белилами и другими красками, выпрямляя шею, как у бездушной статуи, ежедневно переплетая волосы и раскладывая их по лбу, как это и прилично их злонравным делам»[635]. Конечно, эти слова вряд ли можно отнести к царице, молодость которой не нуждалась в сильных косметических средствах для поддержания красоты, но дело было сделано.

Надо сказать, что как «аппаратчик» Феофил переиграл святителя. Желая восстановить его против самых авторитетных фигур, он не обошел стороной такого великого Учителя Церкви, как святитель Епифаний Кипрский (память 25 мая). Вначале их отношения были не самыми радужными, но охваченный единственным желанием свергнуть Златоуста, Феофил «наступил на горло собственной песне» и пришел к святителю с повинной. В своих посланиях Феофил убеждал (и убедил!) св. Епифания, будто Златоуст придерживается боголовских воззрений нелюбимого тем Оригена, по поводу сочинений которого св. Епифаний буквально только что организовал Собор на Кипре, где и анафематствовал Оригена. Затем Феофил обратился с просьбой к Кипрскому епископу, дабы тот отправился в Константинополь на суд над Златоустом; и тот ответил согласием[636]. Правда, по прибытии в столицу святитель быстро разобрался в интриге и покинул постыдное судилище. Но дело уже было предрешено.