Как только о высылке святителя стало известно, в городе наступили настоящие волнения. Сама императрица ночью видела страшное знамение и немедленно написала письмо Златоусту, в котором оправдывалась и доказывала свою непричастность к его осуждению. Она немедленно, не дожидаясь утра, бросилась к царю и убедила того принять решительные меры по восстановлению справедливости. Приказом императора Златоуст был возвращен, и огромная толпа горожан вскоре ликующе встречала его на берегах Босфора.

Златоуст был введен в храм, где выступил с очередной проповедью, в которой, между прочим, сказал в адрес Евдоксии такие слова: «Матерь церквей, питательница монахов, покровительница святых, опора бедных». Видимо, понимая, что народная молва, усиленно формируемая Феофилом в собственных целях, приписывает царице Евдоксии неправедный суд над ним, св. Иоанн отмечает ее невиновность и высокий нравственный облик: «Не из лести царице говорю это, но из уважения к ее благочестию»[644].

Желая полностью оправдаться в возводимых на него обвинениях, понимая, что Феофил все еще очень силен, Златоуст просил собрать новый Собор для изучения своего дела. Но царь воспротивился этому (видимо, опять же, не без советов «со стороны»), сославшись на явную фальсификацию предыдущего приговора[645].

К сожалению, мир недолго царил в столице. Вскоре в городе поставили серебряную статую Евдоксии, и по старому римскому обычаю такое мероприятие должно было сопровождаться весельем с участием мимов и пантомимов; организатором этих языческих безобразий выступил префект Константинополя, приверженец манихейской веры. Против него и разразился св. Иоанн, еще раньше открыто порицавший подобные мероприятия, с гневной проповедью. Но и префект нашел «достойный» способ отомстить Златоусту: он уверил императрицу, будто бы св. Иоанн проявил неуважение к ее величеству, высмеивая желание Евдоксии иметь свою статую в городе.

Конечно, ничего необычного в этом не было – и раньше, и позже такие события будут неоднократно встречаться нами по ходу изложения, причем как в Восточной империи, так и на Западе. «У римлян, – писал без какой-либо критической нотки св. Григорий Богослов, – строго соблюдается одно царское постановление: в честь царствующих ставить всенародно их изображения. К утверждению их царской власти недостаточно венцов, диадем, багряницы, многочисленных законов, податей и множества подданных; чтобы внушить более уважения к своей власти, они требуют еще поклонения, и поклонения не только своей особе, но и своим изваяниям и живописным изображениям… Цари услаждаются не только самыми делами, в которых поставляют свою славу, но и их изображениями»[646]. Поэтому Евдоксия пребывала в полном недоумении, почему она вдруг стала объектом критики со стороны Златоуста.

Можно легко понять императрицу: она искренне (и совершенно обоснованно) считала, что только что спасла св. Иоанна от унижения и ссылки – и вот она, благодарность! Возмущенная Евдоксия, не желая входить в детали, тут же удовлетворила желание старых врагов Златоуста из числа клириков и придворных. Она присоединилась к их просьбе императору назначить новый суд над Златоустом, уже по обвинению в неуважении императорского величества, что, вообще-то говоря, в то время являлось уголовным преступлением[647].

Двор немедленно прекратил сношения с архиепископом, и в Рождество император потребовал от св. Иоанна оправдаться на новом Соборе в возводимых на него обвинениях. Правда, при всем старании клириков сделать из Златоуста государственного преступника опять не получилось: основания для подобного обвинения были слишком шатки, и спор вновь перешел в область церковной каноники. Максимум, что врагам удалось сделать, так это манипулировать императорами и использовать их власть для удаления с кафедры Златоуста.

Готовясь к Собору, епископы – враги св. Иоанна Златоуста, очень хотели, чтобы на его заседаниях присутствовал Феофил, которого небезосновательно считали главным и наиболее опытным оппонентом св. Иоанна. «Феофил, – писали они ему, – приезжай, чтобы быть вождем нашим. И если ты никоим образом не можешь приехать, укажи нам, что нам нужно делать»[648]. Этот краткий эпизод со всей очевидностью показывает, что никаких заранее составленных обвинений в отношении Златоуста не имелось. Его обвинители действовали по принципу: главное – начать дело, а там посмотрим.

Собор был созван, и хотя Феофил отсутствовал на нем, но его рекомендации епископам и деньги вновь сделали свое дело: члены судилища заявили, что в силу 4-го и 12-го канонов Антиохийского собора 341 г. Златоуст не имеет права занимать кафедру, т.к. уже осужден «Собором у Дуба». Поскольку же обвинение и приговор формально не были отменены, они считаются действительными и по сей день – как все же был прав Златоуст, желая своей полной реабилитации по суду после возвращения из первой ссылки! Святитель Иоанн возразил (правда, неудачно, поскольку правила этого Собора признаны Православной Церковью), что каноны арианского Собора для него – не указ, и отказался добровольно исполнить приговор об оставлении кафедры. Разумеется, его голос не был услышан, и суд быстро вынес обвинительный приговор, который передали царю на утверждение.

Но, наученный горьким опытом, царь не спешил с этим, возможно, внутренне понимая, что св. Иоанн невиновен. Кроме того, он не мог не предполагать, что такая правительственная мера вызовет народные волнения, а вина целиком и полностью ляжет на него лично. Как покажет история, он окажется прав: кто сейчас вспоминает тех «судей», которые сослали Златоуста? В памяти потомков виновным будет не вполне объективно признан император и Евдоксия. Вместе с тем какие у него были основания для отказа в утверждении нового соборного решения?

Шли дни, но приговора не было. Желая подтолкнуть императора к осуждению святителя, его противники предложили Аркадию провести «малый Собор» во дворце, собрав 10 епископов – по 5 архиереев с каждой стороны, чтобы в присутствии царя разрешить дело. Царь согласился и даже предоставил право первого слова стороннику Златоуста Елпидию, епископу Лаодикеи Сирийской. Не сдерживаясь, вторая сторона в присутствии царя перебивала старца, но ничего не смогла противопоставить его аргументации. И этот «Собор» ничем не закончился.

Все дни Великого Поста длилось это противостояние: император не решался утвердить приговор, св. Иоанн не желал уступать Собору своих врагов и признавать себя виновным, враги святителя продолжали свои интриги. Накануне Троицы Антиох и Акакий явились к царю и от имени Собора, постановление которого так и не было еще утверждено, потребовали, чтобы император изгнал святителя с кафедры и прекратил с ним общение, как лицом, осужденным (!) епископским судом[649].