имеющая только косвенные доказательства, будто номер пятнадцать никогда лечебницы и не покидал.

А. всерьёз таким интересовалась, а именно этой нивацией; что-то, не обязательно разрушение, от «холода», не обязательно дующего, просто материализующегося. Тут важно отметить другое, а именно совокупность представлений и настроений, создавшихся после, совместно с тем, что с ними не поделились секретными сведениями, но заставили думать так, ещё больше умалили социальную добродетель, а в прошлый раз вчера, а в позапрошлый — позавчера…

Во время гастролей, как правило, они перемещались в четырёх отельных омнибусах. В хоре числилось пятнадцать человек, в оркестре одиннадцать, инструменты тоже занимали место. От границы Орловской губернии тряслись молча, посматривая друг на друга нелюбезно, что за окном — уже осточертело. Размытые дождём луга и стена леса. В деревнях навесы со снедью, подносы с красными раками стояли почти вертикально. Тракт вёл их, а также предчувствие, поворачивающее на недоброе. Намеченные открытия и откровения — теперь-то ясно — сулили самое малое драму. Из гробницы бьёт дым, и он в своей глубокой сути сделает всё, но очеловечится по виду, пойдёт косить души, ну или жать, ведь жатвой такое должно считаться; у группы смерти свои канонические тексты. Но, главное, почему тех, кто образован или хотя бы начитан, тянет со всем таким заигрывать, объяснять себе через тысячу налётов, уходов от того, к чему всё придёт? Интересно же, чёрт подери — раздирает от любопытства. У археологов вообще побочный продукт деятельности. А вдруг потустороннее есть, а я обогащусь на его обочине и проживу дольше, а то и в другом мире?

Они поджидали на въезде со стороны Москвы. В довольно оживлённом месте, уже в черте предместий, вдалеке виднелась водонапорная башня красного кирпича и Московские шпили. Поперёк дороги разместили особое бревно, сами легли по кустам, по двое с каждой стороны. Петля на шее религии то и дело приподнимался из укрытия и вглядывался. Он всякий раз был этим недоволен, но не вмешивался. Наконец процессия показалась из-за Никитской церкви. Кучер на козлах переднего омнибуса уже приметил препятствие и замедлил ход. Вердикт и Ремигиуш напали каждый на своего возницу, оглушили и сбросили на тракт. Путь неравномерной темперации продолжился. Проехали через весь Солькурск, углубившись в противоположное предместье. Однажды, когда выезжали из города, в переднее оконце постучался какой-то бородач, по-видимому, импресарио, осведомившись, куда это они их.

Губернатор не взял это дело себе на карандаш, жалоб не поступало, владелец дома записывался, где положено, уж очень странно, и его после пары попыток не нашли. Солькурск процветал, иногда делая два шага назад после одного вперёд, по большей части это было связано с катакомбами. Стал транспортным узлом центральной России. Лесостепная зона, зима прохладная, но случались и оттепели, в крестный ход вообще всегда благодать Божья, городской вокзал до расширения мезонина, умеренно-континентальный климат, средняя температура по Цельсию в январе -6,2, в июле +19,8. Это всех устраивало.

14 дня месяца нисана, где-то в марте-апреле, в тайном доме в Иерусалиме за составленными вместе тремя столами полулежали, опираясь на левую руку, тринадцать человек. Посередине Христос. Справа от него Фома, Иаков Зеведеев, Филипп, Матфей, Фаддей и Симон. Слева — Варфоломей, Иаков Младший, Андрей, Иуда Искариот, Пётр и Иоанн. Если это, конечно, их настоящие имена. Стол был накрыт в соответствии с великим днём. Жертвенный агнец, не выпотрошенная рыба, вино, хлеб и вяловатые овощи. Омовение ног считалось делом рабов, но он в своём бесконечном смирении встал и побрызгал ученикам сам. Те от смущения и стыда погрузились в натужное молчание, не выдержал один Пётр.

— Господи! Тебе ли умывать мои ноги? — жарко воскликнул он.

— Вы, омытые водой духовного учения из источника жизни, теперь чисты, — ответил Христос и с грустью, и с многозначительностью, — не все.

Когда он закончил, началась, собственно говоря, вечеря.

— Только что вы видели меня в смирении, с которым должны относиться и друг к другу, и равно ко всем людям, — сказал учитель. Взгляд его упал на Иуду Искариота, и он поморщился, как будто что-то знал. — Истинно, истинно говорю вам, что один из вас предаст меня.

Учеников обуял страх. Они быстро заговорили, уже даже не обращая внимания, что не сами себе хозяева:

— Не я ли, Господи?

— Не я ли, Господи?

Иуда, чтобы ни выделяться, тоже спросил:

— Не я ли, Господи?

В ответ он отломил кусок, обмакнул в блюдо и подал со словами:

— Что делаешь, делай скорее.

Но он, отуманенный алчностью, отнюдь не раскаялся. Вышел из-за стола и, бросив прощальный взгляд, отправился по своим делам. Они проводили его молчанием, когда спина предателя скрылась, с ненапускным облегчением И. воскликнул:

— Ныне прославится сын человеческий, и Бог прославится в нём. Заповедь новую даю вам, да любите друг друга, как я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга. И по любви этой вы образуете общество и по любви этой будете определять, что были учениками моими, даже после тысячи реинкарнаций.

Завесь из полуматериализовавшихся ангелов — хоть какое-то доказательство и немаловажная гарантия. Впереди стола суетятся неближайшие ученики, второй эшелон, от семидесяти, на подносе, следят, чтобы всего хватало, чтобы бокалы не пустели. Позади пара девушек, блудницы, к прокуратору не ходи. Трёхуровневые подносы на витых палках. Ноги можно обмывать хоть двадцать раз, там приполз специальный человек с бадьёй и знает своё место. Христа уже два, а то и четыре и на каждого по аилу. Горница вмещает сколько угодно празднеств, чёрные стены внутри на ладонь шире, чем снаружи, потолок из балок, они темны от жара дюжины очагов. Кто ближе к учителям, начинает уже светиться вокруг скальпа, трек идёт по предначертанному. Все понимают, что он наконец-то уходит от них. В утешение устанавливает таинство причащения его тела и крови. Берёт хлеб, в зеркальном отражении в присоседившихся пространствах это повторяют все и, благословив, преломляет, и, раздавая ученикам, говорит: приимите, ядите; сие есть тело мое. И взяв чашу и благословив, подаёт им и говорит: пейте от нея все; ибо сия есть кровь моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов. Все едят хлеб и пьют вино. Рука предающего меня со мною за столом, впрочем, сын человеческий идет по предназначению… Я умолю отца, и даст вам другого утешителя, да пребудет с вами вовек, духа истины. Утешитель же, дух святый, которого пошлет отец во имя мое, научит вас всему…

Заплатка на горе 80 на 80 шагов молотобойца, таинственные тени, лунный свет, всё сворачивается и разворачивается по-иному. Вдруг с небес ударил луч, ничего общего