как выносит стул на середину сцены, за ним полная декорация Тайной вечери. Она сказала ему что-то и некоторое время вдавливала обратно проступавшие на лбу инионы, похожие на всплывающие из мозга пирамиды. Анатолий что-то старательно записал на клочке бумаги, подал застывшей позади сестре, она не читая скомкала и кинула за себя.

Раньше отец много возил его по курортам. Воды, грязи, знаки кровью тварей божьих на ключевых местах, чаще всего на висках. Приходилось быть эпицентром различных плясок… активностей настолько разношёрстного ряда магических исполнителей, что не существует в мире столько культур. В Новой Гвинее, Африке, Зеландии, на обособленных островах и крайнем севере, а он только мотал на ус, на свой лад осваивал их языки, глаза вращались, в губы словно встроен челночный станок, лингвистические возделывания наслаивались сначала на него, а потом уже друг на друга. Арчибальд не успевал понять, где они только что побывали, растерянно смотрел с кормы на удалявшийся берег и демонстрировавшиеся всем, как он думал, белым, а на самом деле только его сыну, голые задницы папуасов; у него, уже позднего юноши, всё больше запутывалось и одновременно прояснялось, и далеко не в пользу человечества.

Видя всю тщету своих усилий, Арчибальд чрезвычайно вцепился в метод лечения чудесами света, смотря на них разительно узко, сегментируя только древний мир и новое время. И вот они уже селятся в лучший отель в Харбине, откуда должна начаться экспедиция.

Из дневника Аристарха Горлова [243]:

«Ей, казалось бы, самое место на Великой Китайской равнине, но нет. Постройка началась в 214-м году до Рождества Христова цзиньским императором Ши-гуанг-чи, который украл и переосмыслил идеи, развитые несколькими царствами до него, поняв, что, подводя всё под соединение уже готового, всего-то! а также под случай на консолидации империи, — он защитит проект.

Перед кликой стояла задача оградить провинции внутреннего Китая от нашествия монгольских орд и самого императора от чего-то странного и страшного, чему не имелось общепринятого именования.

На постройку стены отправлялся каждый пятый житель Китая. На общий сбор рекруты больше похоже что сползались, расшвыряв свои гэта только тогда, когда пошла гористая местность. Взмах левой ногой в сторону дома, перекрёстные обмотки на бёдрах сковывают досыл. Мотивировать их, ну хоть защитой от варваров либо от кракена, надсмотрщики и не думали, это Китай, говорили они, такое к тому же время, тяжёлое. Шли дни, облака над стройплощадкой набегут, рассосутся, набегут, рассосутся, но видеть это могли только бойцы уже при смерти, тогда давали лежать, ударят разок кнутом и больше не пристают. У на свой манер производителей работ бывали совещания, приходилось долго плестись на муле, зато потом можно бесконечно пить чай со всей церемонией и лениво смотреть на всегда новую, уточнённую карту на свиной коже. Именно отсюда лгали и императору. Узел, что сказать, только и он перемещаемый. Та сторона делалась чем-то заморским, нет, мифическим, землями, полными чудовищ до того гнусных и небывалых, что от них сутулые строители ждали и сжатой до половины их жизни эволюции крыльев; тогда понятно, отчего бы требуют строить повыше, там уже не китайцы остались, и у всех лица с раскрытым в вое провалом, ну это и закономерно, максимум маньчжурцы, да и то бабушка надвое.

Один из рабочих происходил из провинции Гань-су, с запада Китая, в той области он и отправился на постройку. Дойдя, некоторое время издали наблюдал ландшафт, превращённый стеной в нижнюю челюсть хищной рыбы. Работа была трудная и встречала много противодействия со стороны самого устроителя заграждения. Через каждые триста шагов в стене возводилась башня, а могли бы заставить корпеть над ними в два, в три раза чаще. Иногда они уже имелись, и сновавший по окрестностям инженер об этом сообщал, часто вместо ужина. Люди не выдерживали подскочившей ритмики, развиваемой смертным боем стеничности, но она строилась, как будто уже пущенная под откос.

После изнурительного дня контроверз, но такой уж здесь сложился универсум, сжавшийся, едва ли кто друг друга понимал, ещё который день ныла спина, он сидел в тени под лесами и бросал кусочки лепёшки, полученной на ужин, двум оранжевым голубям. Судьбоносные птицы, к тому же чем-то, по-видимому, заражённые. Они охотно клевали его постный материал, стойкое ощущение, что с известью, он и сам откусывал с удовлетворением от проделанной работы. И вдруг к их трапезе прихромал третий голубь, синий! с искалеченным крылом. Рабочий тяжело поднялся и хотел словить его, но тот не дался, подлетая и удаляясь от стены.

Находку, в ночи, он заложил в основание одной из башен, задвинув камнем, нацарапал на ней восемнадцать взаимоисключающих иероглифов, после чего на гребне, где ещё не достроили бойниц, из воздуха материализовалась группа людей в странных шапках, её немедленно начали окружать вспышки белого света».

Он стоял спокойно, опустив руки вдоль округлых боков, глаза полуприкрыты. Принцип крепче взялся за лоб, сделал шаг назад, прицелился и ударил, рог легко вошёл в живот. Он захрипел, хотя и видно было, не желая этого, по подбородку потекла кровь. Согнулся пополам, руками невольно охватывая кость, пока ещё белую, завалился назад, так и застыв скрючившимся. Позже он дал справку, полученную от Виго Виговича. Агент, и весьма опытный, пронёсшийся по системе изнутри. В 50-м назначен канцелярским служащим на сложный участок в Хозяйственный департамент МВД, в 54-м дали коллежского регистратора, и вот он уже младший помощник квартального надзирателя, в 63-м титулярный советник, в 72-м — статский, в 75-м согласно прошению уволен от службы по состоянию здоровья, в 77-м причислен к министерству внутренних дел, в 78-м вступил в шайку, поскольку сам боялся покончить с собой.

Натуральное число, добро, второе тетраэдрическое, да ещё и суперсовершенное — понятно, что не искать нельзя.

— Как считаешь, какое у меня предчувствие?

— Да ладно, Принципуля, ты уже и так… на монгольфьере, а тут ещё Ремигиуш.

Преобладала зелёная краска, её пласты, расширявшие спектр, штукатурка, решётка из лозины, гипс, листки «Wanted» и свобода перемещений. Из караулки ходили во внутренний двор курить, хотя и в той не возбранялось, мимо камер. Забившиеся и ощерившиеся в них всегда чувствовали, что за ними следят. Среда — тоска и мор, — в которой взращивалась готовность к такой судьбе, а она уже имела рекомендовать стратегию и на этот счёт, окольно, лишь озвучивая, что удобно арестанту, каким он должен представляться начальникам, а тут важно всё, от чего-то до чего-то, простор для применения личного опыта. Юнцы, у которых фуражка оттопыривала уши, на самом деле были поставлены куда выше, но у них уже кругозор, практика изначально ограничена и просвета не видно. Жалели