до винных цейхгаузов долетел почти призраком. Вот и вход.

Коренные жители губернии придерживались мнения, что их отрыли древние, и при том не кидаясь очертя голову с киркой в штольни. Радиальные тоннели, неизбежно соединённые через крытые галереи, коридоры номеров и лавки с отъезжающими витринами. Они представляли себе немую и суровую сцену, чёрно-белую к тому же, как несколько плечистых людей, рожденных ещё варварами, но за жизнь перековавшихся в отцов-основателей — бородатые лица, сальные волосы до плеч, тесьма в складках лба, спазмы гладкой мускулатуры — входят в слепящую белизной пещеру, в уже очищенный галит, ведут надкусанными репами по стенам, бьют мысками, прыская перед собой ионами хлора, осматриваются с основанием, крутя в голове планы, перспективы, ходы под крепостью плюс поставки родственникам по всей феодальной раздробленности. Да и у себя сколько можно законсервировать, а в такого рода катакомбах застынет и сама жизнь.

Теперь, где доходило до чернозёма, ставили распорки и белили эти пятна.

Его первому подозреваемому, если всё отбросить, в конечном счёте, требовалось лишь незначительно улучшать взаимодействие механизмов, пусть и ярившихся опухолями, экссудатами, слиянием исподи и подошвы, горла и турбины. В особых, ну это само собой, условиях. Соляные лабиринты одно укрепляли, а другое доводили до такого взрыва, что потом уже не примотать сухожилием и не взять лишней кожи с мошонки. Его пациенты все до единого особенные — как безумие в Новом Завете понимается в отвлечённом смысле, а не психопатологическом, личности с опытом разветвлённым, всякий на каком-то этапе «раз» и начал новую жизнь, то есть спустился под землю и остался. И вот он уже не шарлатан, как шарлатана его уже никто не воспринимает и не отождествляет с дутыми ликворами и гомеопатией, как у ангелов. Он с ними вместе, со своими птичками, когда сюсюкая, когда сурово говоря правду, когда дрожа в испанском сапоге, когда зажимая рот помещённому в него привереде, которому не нравится, что у него большой палец на ноге отклоняется внутрь и кость торчит, прошёл путь к осязаемому эффекту, вжился в подземный мир, придясь ко двору.

— Сегодня приёма уже нет, — вскочил из-за стола юноша в песочной тройке, но это никого не остановило.

Он оказался на месте, сидел, откинувшись в кресле, грезя, приняв какой-то порошок. Ятреба Иуды знал, для чего ему мог понадобиться труп Горла жирафа. Здесь под землёй законы увёртывались малость по иным траекториям, и если тебе нужно, режь, что вздумается, тем более что останки уже отколесили с жизненными гастролями, тут и живых-то не всегда щадили, однако доктор человек особый, с этикой, его учили и ему вдалбливали основы, которых не было у тех же Хэра и Бёрка.

— Что вам угодно? — он посмотрел на него мутными глазами из-за широкого стола, обитого по верху змеиными ячейками.

— Сами знаете. Предупреждаю, вас спасёт только абсолютная искренность.

— А вы кто, из полиции?

— Если станете крутить, будет вам и полиция.

Доктор закрыл глаза. Он прямо сейчас слышал, он видел, как в амфитеатре все сидят с баками и эспаньолками, а под стульями покоятся саквояжи, полные трубок и пузырьков, с физиономиями нечистоплотных эскулапов, имевших обширные практики в предместье. Вылетает и вьётся в воздухе кишечник, в россыпи крови и лимфы, за ним печень, точно не видно, но, вроде, со следами зубов. Лампы в своде мигают, тускнеют, осадок в их стыках ядовитый и жирный. Если после всего заштопали дурно, могут закидать солью.

Он ощупал лицо руками, сильно потёр пальцами надбровные дуги.

Надо думать, сегодня такая ночь, не то чтобы откровений, просто масть пошла, бывает. Может, ему сбегать отбить шефу депешку, подать голос из подполья, а тот, на сей раз, поверит?

Как попасть на кухню, он не знал, но, войдя во второй зал, после предбанника для крепостных, пристроился к одному из батраков. Когда Я. вошёл, он колдовал над небольшим котлом с засаленными и закопчёнными сводами, всем видом давая понять, что это зависящий от лишнего грана эксклюзив. Грешным делом подумал, уж не кипит ли в том горлово сердце. Потом отношение вдруг изменилось. Он стал ковырять ногтем обдаваемую много лет сажей стену перед собой и досаливать, казалось, просто потому, что привык, не пробуя, не понимая изменений, думая, может быть, о своём. Древний бронзовый конус, нависавший над открытым огнём в обрамлении иссохшей глины, словно остановленный аэростат, пропагандировавший средневековые пропорции и инструкции по смешиванию, сужался там, где его не видел никто, не видел и тот, кто имел честь заглянуть снизу, пронзая продукты выветривания и прекратившие жизнедеятельность организмы, вертикальные и горизонтальные классификации дерьма, скелеты крыс, шпионов и воевод, то, что решается в обратную сторону. Я. подкрался почти вплотную и громко кашлянул. От его вторжения мэтр потерял дар речи, настолько он был неприкасаемый. Вознамерился выпроводить, кликнув своих ребят, в данный момент тащивших на плечах сырную головку, но, когда было сказано про то самое тело из мертвецкой, сбавил напор.

— Да, я был там и собирался забрать тот труп, но его забрала одна, хм, мадемуазель.

— За подмышечные впадины утащила?

— Именно так. Она обманула нас. Сперва, когда мы трое оказались в пате, доктор предложил, хм… один ловкий ход.

— Ещё больше унизить девушку, понятно, продолжайте.

— Не понял, почему унизить?

— Не понял, почему мне не предложили сесть.

— Хм, ну вот, мы вышли из одной шахты, зашли в другую, хм… но тут она предложила мне выпить перед этим…

Наталья то утюжила, то замирала. Из коридоров, чьи уходившие вглубь земли траектории она пересекала, непрестанно текли человеческие потоки, внутрь никто не заходил. Личности, похожие на хитровских картузников, на освоивших запретное ремесло крестьян. Грязные рожи, перепоясанные постромками или растрёпанными шпагатами рубахи, сапоги с белыми молниями соляных разводов, словно каменные лапти, оставшиеся невредимыми везде, кроме подошвы. Невидящими глазами они смотрели перед собой, облизывали пальцы, когда чувствовали, что из жизни исчезает смысл, самая её соль. Если бы за ними кто-то гнался, дали бы себя догнать, все как один, уже рассредоточенные с того мига, как их увидел агент с поверхности. Достаточно ли мир укреплён их стараниями? Ординарными усилиями у самых основ всех конструкций, невидимой помощью из глубины, где пришлось почти всем пожертвовать; прекрасными видами, отдыхом среди воздуха, который не проносится мимо ежесекундно, свободой в том смысле, что подразумевает право покидать места и возвращаться в них, выбирая те или иные на свой вкус.

Публичные чтения проходили уже с год как. Иулиан Николаевич сегодня отсутствовал, прислав вместо себя сестру. С. скрючился в кресле в углу, глядя,