– Господин Болякин, уйдите, очень вас прошу. Куда-нибудьуйдите и уведите вашу дочь отсюда, иначе я за себя не ручаюсь, – выдавил сквозьзубы Константин Васильевич.

– Куда же это, интересно, нам уходить? – истерическивзвизгнула Ирина. – Мы в своем доме, и вы, господин доктор, здесь нераспоряжайтесь. Делайте свое дело, лечите больного, а нам указывать не надо! –Крик перешел в бурные рыдания.

– Вот дура баба, – покачал головой купец, – вы уж проститеее, господин доктор. Она, разумеется, не в себе. Пойдем, хватит орать, тебелечь надо, – он взял дочь под локоть и увел ее в спальню.

Через полчаса вернулась Соня. На возке вместе с фельдшеромСеменом она привезла священника. Батюшка был стар и болен, еще не пришел в себяпосле надругательства на пустыре, однако ехать к умирающему согласился, взял ссобой все, что нужно для причастия.

Михаил Иванович умирал долго и мучительно. Доктор Батуринпытался облегчить его страдания, колол морфий. Агония длилась несколько часов.Священник причастил его. Перед рассветом, перед самым концом, умирающий открылглаза и зашептал что-то. Соня склонилась к его губам.

– Сонюшка… брошь… не отдавай никому, сохрани, это все, чтоесть у меня…

– Какая брошь, Мишенька? О чем ты?

– Бабушкина брошь с бриллиантом… не отдавай им…

Соня взяла в ладони его лицо, взглянула в глаза, совсемблизко, и произнесла еле слышно:

– Мишенька, у меня будет ребенок, Твой ребенок. Я тебя оченьлюблю.

Доктор ничего этого не слышал, он как раз вышел в сад,покурить. А когда вернулся, граф уже не дышал.

Через два дня после похорон в Батурине явился ТихонТихонович в дорогом, с иголочки, английском костюме, таком белом, что резалоглаза, с тростью черного дерева в руке, в блестящих белых штиблетах. Онвыглядел довольно странно на фоне запущенного батуринского сада. За спиной унего маячила огромная фигура его постоянного безмолвного спутника шофераАндрюхи. В руках он держал огромный букет крупных, как кошачьи головы, багровыхроз.

– Чем обязан? – мрачно поинтересовался КонстантинВасильевич.

– Вот, явился выразить вам благодарность за труды, –кашлянув, сообщил купец и извлек из кармана красный бархатный футляр овальнойформы, с золотым причудливым вензелем на крышке, – поскольку деньги сейчасдешевы и ненадежны, решил сделать вам от нашего осиротевшего семействанебольшой презент на память. Изволите взглянуть?

– Благодарю вас, господин Болякин, но презента я от вас неприму, – покачал головой доктор.

– Так вы посмотрите хотя бы. Вещь хорошая, стоит дорого. –Он раскрыл футляр. Там лежали мужские часы-луковица, золотые, с толстеннойзолотой цепью.

– Оставьте себе. Мне такие роскошества не к лицу.

– Значит, брезгуете моей благодарностью? – прищурился купец.– Ну, тогда примите хотя бы цветы. Это для Софьи Константиновны. В наше трудноевремя тоже дорого стоят. Специально Андрюху в Москву за ними посылал. Ровнодвадцать пять штук, особый сорт. Есть ваза у вас? Эй, горничная, как тебя?

– У нас нет горничной, – сказала Соня, – у нас толькокухарка, но она в деревню ушла. А цветы я возьму. Спасибо. Но в вазу их ставитьне надо. Я их все равно на могилу отнесу Михаилу Ивановичу.

– А, ну ладно. – Купец еще немного потоптался, несколько разоткашлялся в л кулак и обратился к доктору:

– Я прошу прощения, мне необходимо переговорить с СофьейКонстантиновной наедине.

– Извольте, – кивнул доктор, – вы можете пройти в дом.Сонюшка, я буду здесь, рядом.

– У вас осталась вещь, принадлежащая нашей семье, – сказалкупец, когда они вошли в гостиную, – вещь очень дорогая. Брошь в форме цветкаорхидеи с большим бриллиантом в центре.

– Я не знаю, о чем вы, – тихо ответила Соня.

– Ну не надо, не надо, барышня, – хитро прищурился купец, –я ведь не бесплатно. Я вам денег дам. Много денег, золотых червонцев. Золотовсегда в цене. Вы уж, будьте любезны, верните брошечку-то. Она не ваша.

– Тихон Тихонович, – покачала головой Соня, – что-то выпутаете. Я не ношу ювелирных украшений, и никакой броши у меня нет.

– Значит, не отдадите? – вздохнул купец. – Напрасно. Так увас хотя бы деньги были бы, вам они очень пригодятся, когда придется всебросать и уезжать из России. А придется очень скоро, поверьте мне. Если вынадеетесь, что сумеете такую дорогую вещь продать, то ошибаетесь. Вас обманут,вы с вашим батюшкой-доктором люди не коммерческие.

В гостиную вошел Константин Васильевич.

– Вот, господин доктор, – обратился к нему купец, – пытаюсьуговорить вашу дочь вернуть по-хорошему то, что ей не принадлежит. МихаилИванович, Царствие ему Небесное, поступил необдуманно, отдал СофьеКонстантиновне нашу вещь. А она возвращать не желает. Нехорошо. Стыдно. Вы быпоговорили с ней по-отцовски.

– Соня, в чем дело? – удивился Константин Васильевич. –Объясни, что происходит?

– Я не знаю, папа. Господин купец требует у меня какое-тоювелирное украшение, какую-то брошь. Пусть он сам объяснит, что происходит.

– Моя дочь никогда к дорогим побрякушкам пристрастия неимела, – быстро проговорил доктор.

– Так то не побрякушка. Вещь весьма ценная. В последний разговорю, отдайте по-хорошему. Я знаю, она у вас. Больше ей негде быть. Ведь этогрех – брать чужое. Вам должно быть совестно.

– Ладно, хватит, – поморщился доктор, – о грехе и совести яс вами рассуждать не намерен . дать не намерен. Вы лучше об этом побеседуйте сосвоей дочерью.

– Ну, глядите, – тяжело вздохнул купец, – я хотел с вамипо-хорошему, по-соседски, но, видно, не получится. Не такие вы люди.

Купец ушел, не оглядываясь.

– Он наймет бандитов, они перероют весь дом, – задумчивопроизнес, глядя ему вслед, доктор, – эта брошь действительно стоит страшнодорого.

– Папа, ты же ее не видел.

– Она к твоей белой блузке приколота. А блузка валяется настуле в твоей комнате. На портрете эта брошь получилась у Миши значительнолучше, чем твое лицо. Портрет надо убрать подальше, унести куда-нибудь из дома.А брошь необходимо спрятать. За ней придут и перероют весь дом. Возможно, нас стобой тоже станут обыскивать. Купец за этот камень кому хочешь глоткуперегрызет. Миша рассказывал мне историю камня. Он говорил, что этоединственная его ценная вещь.

– Он перед смертью просил не отдавать им брошь. Меня неволнует, сколько она может стоить. Мы ведь не станем ее продавать, – медленнопроизнесла Соня.