Ночью доктор проснулся от страшного шума. В доме ломалидверь. Через минуту послышался сдавленный крик. Кричал фельдшер Семен. Докторвыхватил из-под подушки заряженный револьвер, кинулся наверх, в Сонину комнату.

Соня в ночной рубашке сидела, привязанная к стулу. В комнатенаходились купец Болякин и его верный шофер-телохранитель Андрюха. Ониожесточенно рылись в Сониных вещах. Шофер коротким финским ножом вспарывалподушки. Купец, сидя на полу, перетряхивал нижнее белье. По комнате летелиперья. Доктор направил револьвер на купца. Во всем доме слышались крики, топот.

– Бросьте, Константин Васильевич, – покачал головой купец, –моих людей здесь слишком много. А помощи вам ждать неоткуда. Власти никакойтеперь нет. Я предупреждал, чтобы вы отдали по-хорошему.

Доктор опустил револьвер. У него перед глазами белело Сонинолицо. К ее горлу был приставлен короткий финский нож. Шофер Андрюха молчаглядел на доктора. В левой руке он сжимал пистолет.

– Может, все-таки скажете? – спросил купец, не вставая спола и продолжая перетряхивать белье. – А то ведь придется Софье Константиновнебольно сделать. Я говорю, людишек моих здесь много. Мы – не уйдем, пока неотыщем брошь. В последний раз предупреждаю, отдайте по-хорошему, а то ведьпоздно будет.

– Тихон Тихонович, дымом пахнет, – подал голос Андрюха.

Дверь распахнулась, в комнату ввалился огромныйсолдат-дезертир, племянник кладбищенского сторожа, огляделся дики – ми краснымиглазами, открыл рот и рухнул прямо на купца. Из рассеченной головы пульсирующейширокой струёй била кровь. За ним стоял фельдшер Семен с топором. Купецвскрикнул, Андрюха рефлекторно кинулся к нему, доктор выстрелил и попал шоферув затылок. Купец забился, придавленный двумя огромными телами. Внизу что-тострашно грохнуло, послышался отчаянный матерный вопль, Тяжелый быстрый топот.

– Константин Васильевич, горим. – крикнул фельдшер. – Тамеще двое, я их запер, но, видать, выбрались. Надо уходить.

Доктор схватил ножницы с туалетного столика, разрезалверевки.

– Соня, прикрой лицо, не дыши дымом, – он нащупал на полупистолет, выпавший из рук шофера, кинул его Семену, – надо их отогнать.

– Да удрали они, небось не дураки, скоро крыша рухнет!

Однако топот и мат приближались. На дороге в дыму возникогромный силуэт, прозвучал выстрел. Первый бандит упал, но тут же поднялся, за нимвлетел второй. Захлопали выстрелы, стрелять приходилось наугад, дым ел глаза,ничего не было видно.

– Помогите, – сдавленно кричал и плакал купец, – помогитевылезти! Ноги! Не могу, помогите! Софья Константиновна, голубушка, спаситеменя, старого дурака, очень больно, обе ноги сломаны…

Старый деревянный дом был уже весь охвачен пламенем. Соня,кашляя и щурясь, на ощупь подобралась к Тихону Тихоновичу, заваленному двумяогромными телами, протянула ему руку:

– Держитесь, вылезайте!

Он вцепился в ее запястье мертвой хваткой и прохрипел:

– Не пущу! Заживо сгоришь! Где камень?

Тем временем один из бандитов набросился на доктора, другойна фельдшера, в маленькой задымленной комнате четверо дрались насмерть, инельзя было понять, кто кого одолевает.

Соня попыталась выдернуть руку, но купец держал оченькрепко, тянул к себе. Она уже захлебывалась кашлем от дыма и только успелаотчаянно, из последних сил крикнуть:

– Папа!

Ее крик как будто придал сил Константину Васильевичу. Ему удалосьрукоятью пистолета садануть одного из бандитов в висок. Сверху угрожающезатрещало, стало слышно, как валятся балки на чердаке Бандит вышиб головойокно, спрыгнул со второго этажа, бросился в рассветный туман. В револьвере,который успел подобрать фельдшер, остался последний патрон.

– Камень, – бормотал купец сквозь кашель и стон, – гдеброшь? Отдай! Не твое!

– Соня, ты где? Отзовись, Соня! Хлопнул выстрел, так близко,что Соне показалось, выстрелили в нее. Она уже не могла дышать от дыма, плохо соображала,в горле так першило, что вместо крика получился слабый, хриплый шепот:

– Папа!

Через секунду она почувствовала, что купец обмяк. Она изовсех сил старалась высвободить руку. Тихон Тихонович был мертв, но продолжалдержать Соню. Пальцы его свело. Доктор нашел Соню, пытался на ощупь разжатьпальцы, освободить ее запястье, но не мог.

– Ай, хватит! – гулко простонал подоспевший фельдшер ирубанул по мертвой руке топором.

Наконец все трое выбрались из пылающего дома. Уже рассвело.Соня едва держалась на ногах. С диким грохотом и треском обрушилась крыша,полетели искры.

Соня потеряла сознание.

– Я задержусь после эфира, – сказала Лиза, целуя мужа напрощанье, – надо обсудить кое-какие проблемы с начальством.

– Почему обязательно ночью?

– Ты же знаешь, на телевидении нет ночи, нет дня. Сплошнойпроизводственный процесс.

От собственного вранья у нее запершило в горле. «Хватит, . –подумала она с раздражением, – это в последний раз».

Дело было не только во вранье. Она уже привыкла выдумыватьуважительные причины и достоверно объяснять, почему вернется не в два часаночи, а в шесть утра. Но сейчас впервые она поймала себя на том, что вовсе нехочет ехать к Юре. Она знала, что там ее ждет тягостный бессмысленный разговор.Ради этого было совсем уж глупо и обидно врать мужу.

В Останкино все продолжали судачить о смерти Артема Бутейко.Это уже перестало быть главной темой разговоров, однако появление Лизы сразуосвежило в памяти трагическое событие недельной давности. Она ловила на себеосторожные косые взгляды.

Говорили, что вроде бы убил Артема его старый приятель,одноклассник, которому Артем не возвращал долг. Поначалу у следствия невозникло никаких сомнений, убийцу взяли прямо на месте преступления, однакочто-то там застопорилось, застряло, нескольких операторов и администраторовдопрашивали оперативники и следователь.

– К тебе еще не обращались по поводу Бутейко? – спросил Лизудиректор новостийной программы. – А то ведь наверняка нашлась какая-нибудьсволочь, которая проболталась о ваших особых отношениях.

«Почему сволочь? Почему проболталась? – подумала Лиза. – Икакие у нас были особые отношения? На телевидении подобная вражда, тайная иявная, – вполне обычное дело».

– Нет. Ко мне не обращались.