имел дело с пациентами в критическом состоянии, его взгляд на эвтаназию с годами изменился. Он больше не был ее противником. Ему приходилось видеть, как люди, находясь в агонии, страдая от боли и не желая продлевать собственные мучения, пытались покончить с собой – и часто неудачно.

Тиль, находясь на втором этаже, огляделся. Свет проникал с улицы сквозь разбитые окна. Он увидел дюжину или чуть больше пациентов, неподвижно лежавших на спине, суетившихся вокруг них врачей и медсестер, вентиляторы и бутылки с водой, валявшийся повсюду прямо на полу мусор. На глаза ему попались стоявшие на столе флаконы с морфием и мидазоламом и разложенные там же шприцы. Он вспомнил жест своего приятеля на пандусе приемного отделения, имитирующий укол. Вот оно, началось, подумал Тиль.

Он не знал Поу по имени, но смутно помнил ее лицо и решил, что она – лечащий врач, работающий на втором этаже. Поу сообщила ему, что пациенты третьей категории находятся в слишком тяжелом состоянии, чтобы их перевозить, и Тиль поверил ей, даже не заглядывая в медицинские карты. Одни больные обливались потом, другие были обезвожены и дышали часто и неглубоко. Некоторые, издав страшный хрип, надолго замолкали – чувствовалось, что они могут умереть в любой момент. Тиль был уверен, что эти люди не перенесут транспортировки.

«Я могу вам помочь?» – несколько раз спросил он Анну Поу.

Она отвечала отрицательно, подчеркивая, что будет лучше, если он куда-нибудь уйдет.

«Но я хочу быть здесь, – настаивал Тиль. – Мне хотелось бы вам помочь».

Поу и медсестры занялись пациентами, лежавшими у выхода в коридор. Тиль подошел к четырем другим, находившимся у окна, – трем пожилым белым женщинам и плотному, коренастому мужчине-афроамериканцу, и попытался поставить им капельницы. Кровяное давление у больных было такое низкое, что их вены спали, словно пустые пожарные шланги. Они не двигались и никак не реагировали на его действия. Если бы не неровные звуки их дыхания и негромкие стоны, которые издавал кто-то из четверых, можно было бы подумать, что жизнь уже покинула их.

Тиль увидел, как медсестра перед инъекцией протерла место укола ваткой, смоченной спиртом. Это поразило его. Какая инфекция успеет развиться, если больной вот-вот умрет?

Убежденность в моральной и этической обоснованности эвтаназии в теории сохранять было гораздо легче, чем на практике. Когда наступил момент истины, Джон Тиль заколебался. Именно тогда он повернулся к Карен Уинн и, полагаясь на ее опыт работы в реанимации и на ее авторитет главы больничного комитета по этике, спросил: «Мы можем это сделать?» И почувствовал прилив благодарности, когда она ответила утвердительно.

Тиль ввел пациентам морфий и мидазолам в гораздо более высоких дозах, чем те, которые он обычно использовал, работая в реанимационном отделении. Держа больных за руку, он успокаивал их, говоря: «Все будет хорошо». Большинство пациентов умерли через несколько минут после укола. Но не с трудом дышавший афроамериканец мощного телосложения.

Тиль сделал ему еще одну инъекцию морфия. По его подсчетам, общая доза препарата составила порядка 100 миллиграммов. Затем они с Карен Уинн прочитали молитву «Радуйся, Мария». Однако мужчина продолжал дышать. Возможно, из-за нарушений кровообращения препарат действовал медленнее, чем обычно. Тиль накрыл его лицо полотенцем. Ему запомнилось, что менее чем через минуту после этого больной перестал дышать и умер.

Вся душа, все существо Тиля протестовали против лишения этого человека жизни. Он и помыслить не мог, что ему когда-нибудь придется заниматься такими вещами, независимо от обстоятельств, – подобные действия просто отсутствовали в его «базе данных». И хотя Тиль чувствовал, что поступил правильно, тем не менее первое время он продолжал терзаться вопросом, действительно ли это было так. Мы можем это сделать? Если пациент перестал воспринимать окружающее, если он наверняка умер бы максимум через час, было ли жестокостью введение ему препаратов, которые вызвали у него остановку дыхания?

Тиль покинул больницу в четверг вечером на борту вертолета, который доставил его в аэропорт, тот самый, где могли бы оказаться пациенты, которым он сделал уколы, – если бы остались в живых.

Зал под стеклянной крышей был полон больных. Одни лежали на носилках, другие прямо на полу, третьи сидели в инвалидных креслах и на жестких стульях. Некоторые из пациентов стонали, большинство же лежали и сидели молча, совершенно неподвижно. Во влажном воздухе стоял запах мочи, пропитавшей подгузники для взрослых, и испачканного экскрементами белья. Среди больных, оказавшихся в аэропорту, находились люди, перенесшие операцию на головном мозге, трансплантацию спинного мозга, больные с дыхательными трубками в гортани, которым был необходим дополнительный кислород, вентиляторы и наблюдение специалистов-пульмонологов. Сотни таких пациентов уже прибыли и продолжали прибывать из новоорлеанских больниц и домов престарелых. Тысячи страдающих от голода и жажды, измученных беженцев, лишенных необходимых лекарств от гипертонии, диабета, шизофрении и других заболеваний, были собраны рядом с вывесками «Бар и гриль», «Бэк-элли джаз» и еще многих точек питания аэропорта. Голоса их становились все более громкими и возбужденными – зачастую одновременно с ростом давления и уровня сахара в крови. Присматривавшие за больными врачи и медсестры, измотанные до предела, то и дело переругивались между собой.

Тиль и прибывшая вместе с ним медсестра предложили докторам помощь. «Отойдите в сторону, – отмахнулась от них женщина-врач, – у нас все под контролем». Члены групп медицинской помощи в случае стихийных бедствий – сокращенно ГМПСБ – являлись федеральными служащими, имели специальную подготовку и не должны были привлекать к своей работе не прошедших тщательную проверку посторонних. Надежной системы, которая позволяла бы быстро определить, обладает ли человек, предложивший помощь пациентам или врачам, достаточной квалификацией, не существовало. Действуя по инструкции, медики из ГМПСБ отвергли предложение Тиля, как и аналогичные предложения других врачей и медсестер, хотя были явно перегружены.

Как раз в тот самый четверг такая ГМПСБ прибыла для поддержки трех других бригад, которые еще в среду устроили в аэропорту что-то вроде полевого госпиталя. Три дюжины сотрудников из «свежей» команды, среди которых были парамедики, медсестры и несколько врачей, обошли зал аэропорта, не веря своим глазам. Многие из них расплакались. Лекарств, которые они привезли с Западного побережья страны, было явно недостаточно. Каждую минуту на вертолетах из лечебных учреждений прибывали все новые и новые пациенты. Их количество во много раз превосходило то, которое представляли себе волонтеры, вызвавшиеся помочь. Людей было раз в десять больше, чем физически могли обслужить сотрудники ГМПСБ. Воздушный транспорт для переброски их в медицинские учреждения отсутствовал, и число больных в аэропорту продолжало расти. Запасы воды и еды иссякли в первые же сутки. А поскольку у ГМПСБ