Между тем федеральные чиновники, находясь вдалеке от Нового Орлеана, всячески превозносили работу спецбригад медиков в интервью, щедро раздаваемых прессе и телевидению.

В ночь четверга в зале ожидания аэропорта больные стонали, кричали и умирали. Времени убирать трупы не было. Тиль, лежа на полу, прислушивался. В душе у него крепло ощущение, что он поступил правильно. Если бы пациентов, которым он сделал инъекции морфия и мидазолама, привезли сюда, это лишь продлило бы их мучения, но в конце концов они все равно бы умерли.

Мы можем это сделать? После урагана и наводнения этот вопрос для Тиля перешел из плоскости морали и этики в плоскость закона: его могли привлечь к уголовной ответственности. Адвокат отразил атаки генерального прокурора штата, и теперь Тиль, потерявший дом, который был разрушен, и работу, поскольку больница закрылась, искал возможность оплатить его услуги.

В декабре он посетил собрание врачей Мемориального медицинского центра, готовившихся к открытию больницы, которое рано или поздно должно было произойти. Тиль зачитал вслух выдержку из письма, которое его юрист направил в администрацию медцентра. «Компания «Тенет» через своих адвокатов сообщила, что не может оплатить работу юристов, которую они выполнили или намереваются выполнить в интересах доктора Джона С. Тиля. Это связано с тем, что в отношении него ведется расследование генеральным прокурором штата». Адвокат Тиля оспорил это решение: по его мнению, компания «Тенет» обязана была заплатить, даже несмотря на то что у Тиля не было с ней прямого договора. Тиль хотел, чтобы его коллеги его поддержали.

«А вы сделали что-то такое, из-за чего вам нужен адвокат?» – поинтересовался один из врачей, Бробсон Лутц.

«Скажем так, я сделал то, что считал правильным. Другие считают, что я был неправ».

Кто-то громко ахнул. Это был старейший врач Мемориала Хорас Бальц, который также находился в больнице во время урагана и последующего наводнения.

«О Боже, Джон! Я молюсь за вас», – сказал он.

Когда в эфире телеканала Си-эн-эн появился доктор Брайант Кинг, Хорас Бальц находился в северной части штата Алабама, где оказался после эвакуации. Выслушав его выступление, Бальц выключил телевизор и долго сидел неподвижно. Нет, этого не может быть, убеждал он самого себя. Бальц испугался за репутацию больницы, которую создавал на протяжении всей своей карьеры, – за безупречную до той поры репутацию, ради которой десятки лет трудились не покладая рук многие его коллеги – и тогда, когда работали в Баптистской больнице, и теперь, когда она стала Мемориальным медицинским центром. Как он будет смотреть в глаза людям – да еще после того, как с гордостью рассказывал сотрудникам временно приютившей его маленькой сельской больницы о героическом поведении медперсонала Мемориала во время урагана и наводнения?

Бальц всего раз непосредственно общался с Кингом – это было во время экстренного совещания перед ураганом. Молодой врач тогда произвел на него приятное впечатление: он показался Бальцу честным, весьма добросовестным медиком, умеющим работать в команде.

Бальц порылся в памяти и вспомнил один случайно подслушанный им разговор. Он происходил утром в четверг, 1 сентября, в кабинете на втором этаже Мемориала. В разговоре участвовали трое медиков. Один из них сказал: «Самым трудным для нас будет убедить медсестер, что в том, о чем мы их просим, нет ничего противозаконного». Бальц, проходивший мимо, остановился и спросил, что они имеют в виду. Один из них заявил, что некоторые пациенты не имеют шансов выжить, а потому им надо «помочь». Бальц на секунду подумал, не об эвтаназии ли говорит его коллега, но тут же отбросил эту мысль как абсурдную. Разговор явно не имел смысла, и Бальц, не захотев в нем участвовать, ушел.

Вскоре после этого доктор Джон Кокемор отвел Бальца и его пожилую сестру в начало очереди на посадку в лодки. Бальц был уверен, что Кокемору известно его мнение об эвтаназии. Он считал его приверженцем «философии губернатора Лэмма». В начале 80-х они с Кокемором некоторое время работали вместе, но затем их пути надолго разошлись. Эти двое были невысокого мнения друг о друге. Кокемор позднее смеялся над предположением Бальца, что он посадил его в лодку, чтобы старый доктор не стал помехой и можно было бы спокойно провести эвтаназию. Кокемор назвал эту идею «выдумкой», которая, по его мнению, стала результатом того, что Бальц испытывал чувство вины из-за смерти одной из своих давнишних пациенток.

Страдавшая болезнью Паркинсона семидесятивосьмилетняя женщина с серьезным нарушением двигательной функции умерла в Мемориале в тот самый четверг, вскоре после того, как Бальц в последний раз ее осмотрел. Состояние ее при этом не было таким уж тяжелым. Бальц госпитализировал женщину незадолго до урагана ради ее безопасности, поскольку для ухода за ней необходимо было специальное оборудование, от которого, по сути, зависела ее жизнь. Бальц делал это всякий раз, когда на город надвигался ураган, все восемь лет, на протяжении которых женщина была его пациенткой. При этом он по ее просьбе всегда подписывал решение о непроведении ей реанимационных мероприятий: пациентка не хотела мучиться, если ее сердце или дыхательная система вдруг откажут. Ее сиделка, преданно ухаживавшая за ней сестра, не смогла остаться с ней в Мемориале.

Смерть женщины удивила Бальца. У нее были парализованы голосовые связки, поэтому она не могла говорить. Неужели ее подвергли эвтаназии? Бальц решил выяснить, что произошло, и, если его предположения оправдаются, на ком лежит ответственность. Он дал себе слово, что в случае, если его опасения подтвердятся, он не будет молчать.

* * *

В душе специального агента Вирджинии Райдер также кипело возмущение. То, что произошло в Мемориале, было неправильно, не помещалось ни в какие рамки. Это было нарушением самих законов жизни, противоречило основам католической религии – а Райдер была католичкой. Но она умела мыслить гибко. Она твердо знала, что сама никогда бы не захотела подвергнуться эвтаназии, но была в состоянии понять, что в каких-то ситуациях некоторые люди могут предпочесть такой выход. Ей было известно о деле доктора Джека Кеворкяна, который в то время уже сидел в тюрьме. Он создал настоящий конвейер смерти и помогал уйти из жизни больным с онкологией в последней стадии, с прогрессирующей деменцией, которая лишала людей памяти и независимости. Райдер могла все это если не оправдать, то, по крайней мере, понять. Но разница между доктором Кеворкяном и врачами Мемориала состояла в том, что первого пациенты сами просили оказать им последнюю услугу. Что же касается врачей Мемориала, то они, насколько ей