охотно. Но теперь, после того как все случившееся, а также факт проведения расследования стали достоянием общественности, Райдер всякий раз приходилось начинать разговор с предупреждения об ответственности за дачу ложных показаний, а также о праве собеседника требовать присутствия адвоката. При этом большинство потенциальных свидетелей держались с опаской и желания сотрудничать не проявляли.

«Я хотела бы поговорить с вами о том, что произошло в Мемориальном медицинском центре после урагана, – сказала Райдер в телефонном разговоре с одним из фармацевтов больницы, который мог располагать важной информацией о том, каким образом Анна Поу получила препараты строгого учета. – Вы согласны со мной побеседовать?»

«Да, окей», – ответил фармацевт.

«Поскольку вы все еще являетесь сотрудником больницы, я должна проинформировать вас, что вы имеете право отвечать на вопросы в присутствии представителя вашего лечебного учреждения или адвоката».

Фармацевт, подумав немного, дал задний ход: «Знаете, я, пожалуй, сначала позвоню им, ладно? Думаю, так будет лучше. То есть, я ничего не имею против того, чтобы поговорить с вами, но все-таки перед этим мне, наверное, нужно побеседовать с кем-то еще… Нет, вообще-то я не думаю, что мне нужен адвокат. Но я им все же позвоню – просто на всякий случай».

Фармацевт в конце концов перезвонил, но те свидетели, с которыми Райдер и Шафер хотели побеседовать больше всего, внезапно начали один за другим заявлять, что будут разговаривать только в присутствии адвоката, да и вообще всячески демонстрировали нежелание общаться. В тех же случаях, когда сотрудники больницы все же соглашались на встречу, Шафер, имевший более чем тридцатилетний профессиональный опыт, по их сдержанным, осторожным ответам понимал, что адвокаты проинструктировали их о том, что они могут сказать, а чего им говорить не следует. По этой причине Шафер и Райдер зачастую оказывались бессильными – например, когда опрашиваемый говорил, что не может вспомнить чего-то, хотя речь шла о событии, подробности которого ни один человек никогда и ни при каких обстоятельствах не смог бы забыть.

«До вас доходили какие-нибудь слухи о том, что случилось с пациентами на седьмом этаже?» – такой вопрос один из сотрудников Агентства по борьбе со злоупотреблениями в сфере медицины задал медбрату, который проработал в Мемориале десять лет, а потом перешел в другую больницу, также принадлежащую компании «Тенет».

«Э-э… видите ли, когда я работал в Мемориале, я, возможно, что-то и слышал».

«И что же именно?»

«Сейчас уже не могу вспомнить всего».

«Давайте поговорим о том, что вы помните».

«Но это просто слух. По-моему, говорили, будто семь пациентов – да, вроде бы семеро – были подвергнуты эвтаназии. Такие слухи ходили».

«Где вы это слышали?» – вступила в разговор Райдер.

«В больнице».

«Где именно в больнице?»

«Ну, я не помню, где именно в тот момент находился. Я хотел сказать, просто в больнице – вообще, так сказать».

«В какой день это было?»

«М-м… этого я припомнить не могу».

«А кто вам об этом сказал?»

«Э-э… Я не могу… не могу вспомнить».

«Это была медсестра?»

«Ну-у… возможно».

«Или, может быть, врач?»

«Нет».

«А вы слышали, по какой причине пациентов подвергли эвтаназии?» – поинтересовался сотрудник агентства.

«М-м… если я что и слышал на этот счет, то вроде бы причина была в том, что они бы не выжили».

Впоследствии этот медбрат заявил, что, насколько он помнит, об эвтаназии говорили семь разных людей, причем в разное время.

«Скажите, вы слышали об этом в последний день вашего пребывания в больнице?» – поинтересовался представитель агентства.

«Не думаю».

«Может быть, это было в среду, перед вашей эвакуацией?»

«Может, и так».

Райдер знала, что этот самый медбрат вскоре после того, как последствия наводнения были в основном ликвидированы, прямо заявил одной студентке, обучавшейся журналистике, что врачи в Мемориале проводили «эвтаназию» и «усыпляли людей». По случайному совпадению, эта студентка время от времени подрабатывала в офисе окружного прокурора в другой части штата Луизиана, и рассказала о том, что слышала от медбрата, своему боссу.

Шафер знал, как действуют районные прокуроры, и его всегда восхищала виртуозная юридическая борьба между обвинением и адвокатами. Она заряжала его энергией, давала силы вести игру на пределе возможностей, хотя он видел, что это нередко раздражало Райдер, считавшую, что он подчас придерживает доказательства, чтобы впоследствии использовать их наилучшим образом.

Теперь, когда СМИ сообщили, что в больнице, возможно, было совершено преступление, у Шафера появился новый повод для беспокойства. Телевизионные и газетные материалы могли, с одной стороны, вызвать у кого-то воспоминания о случившемся, до этого времени погребенные в глубинах сознания, но с другой – спровоцировать появление ложных воспоминаний и просто спекуляций. Эксперты давно доказали, что показания свидетелей о преступлениях, факт которых еще не доказан, как правило, весьма сомнительны и могут быстро меняться – особенно под воздействием новой информации и в результате общения с другими свидетелями. Почти три четверти обвинительных приговоров, пересмотренных после предъявления результатов экспертиз ДНК, проведенных при участии некоммерческой организации «Проджект Инносенс», основывались на ложных показаниях очевидцев преступлений, допускавших ошибки во время процедуры опознания. Важным было и то, что несколько свидетелей от корпорации «Лайфкэр» давали показания уже после эвакуации – и при этом имели перед глазами изложенную на бумаге хронологию событий.

Чтобы хоть немного смягчить возникшие проблемы, Шаферу, Райдер и их коллегам необходимо было опросить как можно больше свидетелей, при этом не навязывая им своих предположений. Требовалось также собрать максимум документальных свидетельств и вещественных доказательств, относившихся к произошедшим событиям.

Расследование начинало буксовать. Первые опросы свидетелей оказались слишком общими. Проводя их, Райдер и Шафер еще не знали, какая именно информация им необходима.

Адвокаты «Лайфкэр» быстро и охотно отвечали на запросы тех или иных документов и сообщали следователям интересовавшие их детали. Однако юристы «Тенет» заняли оборонительную позицию и явно не горели желанием сотрудничать. В самом начале расследования Райдер первым делом затребовала истории болезни умерших пациентов. Но с тех пор прошло несколько недель, а в ее распоряжении была лишь небольшая их часть. От начальника службы безопасности «Тенет» Райдер узнала, что 14 сентября, на следующий день после того, как офис генеральногого прокурора штата начал расследование, адвокат компании Одри Эндрюс дала ему указание не предоставлять никому никакие медицинские документы, имеющие отношение к умершим больным. Бумаги были перевезены в другую больницу корпорации «Тенет», и сотрудники офиса прокурора смогли получить их только 7 октября, да и то далеко не в полном объеме.

Кроме того, Райдер и Шаферу не хватало ключевых фактов. Кто были те медсестры, которые, по словам свидетелей, вместе с Поу