испытала при виде обугленных останков единственного сына. Многие из его предков в длинной череде герцогов скончались кровавой, насильственной или несколько более героической смертью в сражениях, но ни один не погиб так напрасно, как молодой князь Луи.

В понедельник состоялось дознание в уитчёрчском приходском доме. И еще одна трагедия этого страшного уик-энда — капитан Родни внезапно скончался в больнице наутро после пожара. Смертельных травм у него не было, он неожиданно умер, когда ему ввели обезболивающее, чтобы затем обработать раны. Коронер вынес заключение, что смерть наступила от сердечного приступа, вероятно вызванного шоком.

Поскольку дядя Леандер принадлежал к известному семейству и владел огромным состоянием, пресса не обошла вниманием пожар в Херонри. О нем писали во многих американских газетах и иллюстрированных журналах, включая «Тайм» и «Нью-Йорк таймс», и все лондонские газеты прислали на дознание репортеров и фотографов.

Меня в воскресенье отправили поездом в Лондон. Дядя Леандер проследил, чтобы мое имя не попало в газетные отчеты и чтобы о моем присутствии в Херонри вообще не упоминалось на дознании. В конце концов меня ведь не было в большом доме, а дядя Леандер чувствовал, что в Хитфилде меня не ждет ничего хорошего, если мое имя попадет в газеты. Сложностей в школе у меня и без того хватало.

Конечно, я понимала, что мамà нечаянно спасла мне жизнь, поселив меня в тот уик-энд в коттедже со слугами. Иначе бы я находилась в той комнате, которую занял князь Луи. Хотя ни мамà, ни дядю Леандера не винили в смерти гостей, я невольно размышляла о том, сбежала ли бы мамà из дома так быстро, если бы там была я. На дознании твердили, что она по телефону предупредила обоих Родни, герцога и горничную Луизу, сказала, что в доме пожар и всем надо поскорее выбираться на улицу, — и что все ей ответили. По словам мамà, герцог сказал: «Со мной все хорошо, не беспокойтесь». Но если она сама выбралась из своей комнаты через окно, так как дым в коридоре и на лестнице уже слишком сгустился, то почему не предупредила гостей, почему не сказала им, что надо выбираться через окна? У мамà был очень высокоразвитый инстинкт самосохранения и необыкновенная способность приземляться — в данном случае во вполне буквальном смысле — на ноги.

Дядя Леандер, главный свидетель на дознании, показал, что сам он побежал в буфетную за двумя огнетушителями, с помощью которых пытался потушить огонь. Сперва ему казалось, будто он взял пламя под контроль, но тут прямо перед ним вдруг отвалился не то кусок стены, не то дверная коробка, и оттуда вырвалось пламя, после чего ему тоже пришлось отступить.

Мистер Джексон также был допрошен коронером и рассказал, как лазил в комнату герцога по лестнице и искал его. Затем он показал, что снова спустился по лестнице, и они с мистером Гринстедом зашли в дом через парадную дверь и обыскали нижний этаж на фасадной стороне. В тот момент на нижнем этаже еще не было огня, сказал мистер Джексон, и дыма было мало, но ковер наверху лестницы горел и из коридора на втором этаже валил дым. Точную причину пожара официально так и не выявили, но предполагали, что в перекрытиях между первым и вторым этажом в старой проводке произошло короткое замыкание, ставшее причиной пожара.

Американские газеты писали, что после пожара в Херонри Леандер Маккормик разом поседел. Чепуха, конечно; однако дядя Леандер был настолько травмирован этим происшествием, что впоследствии ни он, ни мамà никогда не жили в Англии, только наезжали туда с визитами, а я окончила Хитфилдскую школу.

Герцог — персона значительная, и французские газеты тоже пространно писали о пожаре, а дядя Леандер немедля послал телеграмму папà в Ле-Прьёре, сообщая, что я жива-здорова, но Тото не сможет встретить с нами Рождество, как планировалось. До праздников оставалось всего ничего, и уже не было времени подумать, куда бы поехать, да и дяде Леандеру предстояло уладить с юристами множество дел, связанных с пожаром. Он и мамà вернулись в лондонскую квартиру, туда же на праздники приехала и я. Мягко говоря, Рождество было мрачное.

Утром после пожара — пожарные уже уехали, а мистер Джексон собирался отвезти меня к лондонскому поезду — я обошла фасадные комнаты Херонри. Дом тоже стал всего лишь скорлупкой, пустой оболочкой своего былого «я». У меня мурашки пробежали по спине, когда я увидела обеденный стол, приготовленный к завтраку перед охотой, тарелки и скатерть почернели от копоти. Я никогда больше не вернусь в Херонри, и первая моя охота в Хэрвудском лесу никогда не состоится. Подкову князя Луи я хранила всю жизнь, но мне всегда было тяжело смотреть на нее, и я редко когда могла заставить себя открыть шкатулку. Меня не оставляла мысль, что, расставшись со шкатулкой, молодой герцог расстался и с удачей.

Лондон

Декабрь 1937 г

1

Дядя Леандер предложил усыновить меня и Тото, и через несколько месяцев переписки между его и папиными поверенными папà наконец согласился подписать бумаги. Конечно, с самого начала за всем этим стояла мамà, твердила, что для нашего финансового будущего так будет замечательно, поскольку как приемные дети мы получим долю в трастовом фонде дяди Леандера.

Мне только-только исполнилось семнадцать, и через несколько месяцев, когда все документы будут оформлены, мое имя станет Мари-Бланш Маккормик. Для папà это, разумеется, огромное оскорбление. Он и моему удочерению не рад, но особенно обижен тем, что Тото, его первородный сын, согласился отказаться от фамильного имени. Тото всего пятнадцать, и мамà задурила голову и ему, и мне баснями о богатстве и о первоочередной важности денег как средства обеспечить счастливую жизнь. Тото в восторге, что отныне станет Маккормиком, ведь это благородная американская фамилия солидного семейства промышленников и представляет очень крупное состояние. Ввиду таких вещей святость собственного родового имени для подростка не имеет значения.

— Мой отец, граф Морис де Фонтарс, не умел распоряжаться деньгами, — говорит нам мамà. — Но тем не менее он был весьма практичным человеком. Он всегда повторял: «Нет ничего более дорогостоящего, чем праздность» — и советовал мне в случае чего выйти замуж за сына миллионера-бакалейщика, чтобы продолжить ту праздную жизнь, к которой я привыкла. «В наше время главное — наличные», так говорил папà. Дядя Леандер, разумеется, не сын бакалейщика, но сейчас значение денег как никогда велико, и если есть возможность выбора между богатой и бедной партией,