«Наверное, это его спальня», – констатировала она, входя.

Широкая кровать резного дерева была приподнята над полом. Застекленные двери обрамляли тяжелые двойные шторы из тафты. А за окном бушевала буря: Мойра видела деревья, похожие на птиц, которые вот-вот улетят. И в спальне Мин не закрыл ставни. Ему нравилось это зрелище, весь этот ужас, это неистовство…

– И что мы тут будем делать?

– А ты что подумала? Что я стану тебя насиловать? Ведь ты моя дочь…

– А как ты узнал, что я твоя дочь? В конце концов, ты ее изнасиловал и уехал обратно в Китай. С чего вдруг ты стал беспокоиться обо мне?

Мин подошел к золоченому барочному комоду, украшенному орнаментом в виде ракушек, выдвинул один из ящиков, достал пачку писем и протянул ей.

– Что это?

– Это письма, которые твоя мать посылала мне в течение двенадцати лет, до самой смерти.

Мойра узнала почерк на конвертах, но открывать их не собиралась.

– Она могла тебе и соврать.

– Первый тест на отцовство я сдал через два года после твоего рождения, второй – через десять лет, когда такие тесты стали распространяться. Сначала я даже оплачивал твою медицинскую страховку… В отличие от тебя, я всегда знал, что мы с тобой в близком родстве. Поначалу это был просто интерес издалека, весьма смутный, да у меня и времени на тебя не было. К тому же у меня было двое детей. И я ограничивался тем, что высылал твоей матери деньги, столько, сколько она запрашивала. Чтобы она молчала… чтобы совесть была чиста… в конце концов, ты ведь моя дочь… ну, уж не знаю, что еще… Ты никогда не задавалась вопросом, почему вы жили в большом, удобном доме при ее нищенской зарплате? Ее переводы не могли дать достаточную сумму, чтобы оплачивать жилье.

– Мама всегда говорила, что ей ничего от тебя не нужно.

– Врала. Она меня презирала и ненавидела. Но, тем не менее, деньги от меня принимала… Два раза в год в ваш почтовый ящик опускали чек. Она ни разу ни одного чека не отослала обратно. И писала мне, чтобы рассказать о тебе… Я стал интересоваться тобой, когда погибла Пин Йе. Думаю, я нуждался в некоей… компенсации и рассматривал тебя как возможную названую дочь… К тому же ты училась и занималась тем, что было мне сродни. И я понял, что ты действительно дочь своего отца. Вот тогда я и начал более тщательно за тобой наблюдать. А когда ты появилась в «Фейсбуке», я уже знал, что надо найти какой-то способ встретиться с тобой и поговорить… Я мог бы составить тебе протекцию при приеме в «Мин инкорпорейтед», но это не понадобилось: ты прошла все тесты выше всяческих похвал, дорогая.

Он улыбался и так пожирал ее глазами, что ей стало не по себе.

– Конечно, ты моя дочь, тут сомнений быть не может… И я думаю, что ты приехала сюда, чтобы восстановить справедливость, после того, что я сделал с твоей матерью…

После того, что я сделал с твоей матерью… У Мойры возникло ощущение, что кровь в ее жилах перестала течь и застыла.

– Ты ведь с самого начала знала, кто я, – прибавил Мин.

– Что ты насильник? Знала. Что ты убийца? Тогда еще нет… Я расскажу тебе один сон, который вижу очень часто. Сон про китайца.

И она, пристально глядя ему в глаза, рассказала сон во всех подробностях. Никакой реакции не последовало.

– Из-за мамы я выросла бок о бок с этим кошмаром, как с раковой опухолью в мозгу. Учеба, карьера – все имело только одну цель: добраться до тебя. Я знала, кем ты теперь стал, – мама рассказывала, да и пресса публиковала много статей. Это не ты заманил меня в западню, а я сама сюда приехала, по доброй воле, полностью осознавая ситуацию… Я рассчитывала, насколько возможно, приблизиться к тебе, удостовериться, что ты действительно мой отец, и устроить скандал. Мне хотелось, чтобы весь мир узнал, кто ты такой есть. А когда тот… полицейский рассказал мне о «Черном князе боли», я поняла, что ты дошел до ручки.

Пистолет постоянно держал ее под прицелом.

– «Черный князь боли», говоришь? Забавно… – пробормотал Мин.

Он на миг опустил пистолет и снова поднял.

– Раздевайся!

Голос его изменился. Мойра вгляделась в его лицо и содрогнулась. Сердце заледенело в груди. В глазах отца под тяжелыми «игуаньими» веками не осталось ничего человеческого. Она увидела только две двери, ведущие в древний сумрак, к чему-то примитивному и жестокому. Это был взгляд варана Комодо, черного каймана или анаконды.

– Что? Ты же говорил…

– Я передумал. Раздевайся.

Мойра сглотнула. Нет! Он не посмеет! Но тут же встретила его повлажневший, глубокий, нутряной взгляд. Это существо – слово «человек» в этот миг ему никак не подходило – не знало никаких пределов в своей гнусности и безумии. Оно никого и ничего не любило. Оно превратилось в самое разнузданность, зверство и аномалию.

– Раздевайся, – повторил Мин отстраненным, спокойным и ледяным голосом, от которого по телу прошла дрожь.

* * *

Буря бушевала над полуостровом. Тьму разрезали молнии. Чань вцепился в руль. Ветер перебрасывал через дорогу обломанные ветки. Он почти ничего не видел сквозь струи воды, которые били в лобовое стекло. «Дворники» не справлялись и только жалобно скрипели.

Он не раз на что-то наезжал, но шины пока выдерживали. Снова вошел в поворот. Немного скорее, чем нужно. На самом деле слишком быстро. Эта часть дороги была довольно узкой и представляла собой длинный поворот-тягун.

Чань заметил его слишком поздно: дерево, лежащее поперек шоссе на самом выходе из поворота. Он инстинктивно нажал на тормоз – и потерял сцепление с мокрой дорогой. Дерево было толстое, ощетинившееся острыми обломками ветвей. Чань резко крутанул руль, но машина его уже не слушалась, и ствол приближался к нему на бешеной скорости. Его бросило вперед. Ремень безопасности удержал его голову в нескольких сантиметрах от лобового стекла, а бампер остановился в нескольких сантиметрах от острых веток, торчащих во все стороны. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Ох, черт, на этот раз пронесло…

Осторожно сдать назад. Осторожно повернуть руль. Упавшее дерево загородило не всю дорогу. Справа есть проезд…

* * *

Она, не отрывая взгляда от черного дула, начала стаскивать с себя поло службы безопасности, найденное в шкафу Регины. Ее поразил его взгляд. Боже милостивый, какой же из этих двух был настоящий: Мин Цзяньфен – официальный, сдержанный, доброжелательный и улыбчивый – или это безымянное существо, внезапно возникшее перед ней, этот маленький пузатый дьявол?

Внутри у Мойры все заледенело. У нее не осталось сомнений относительно того, что он собирался с ней сделать, и в мозгу промелькнули все мрачные эпизоды античности, полные насилия, убийств и кровосмешения. Медея, Эдип, Агамемнон, Атриды… «Почему же она не предвидела такого поворота раньше? Еще греки всё понимали», – думала она, странным образом отрешившись от всего, что происходило.