— шипела лишь девица, и голос она предусмотрительно не повышала. Накато повела плечом неопределенно — мол, понимай как знаешь. И вроде как невзначай качнула браслетом на запястье. Прозрачный камешек, висевший на тонком шнурке, блеснул в свете огня жаровни.

— Это чего у тебя? — товарка заглотила наживку моментально. — Вот из-за этого ты не выспалась?

— Обо Бомани подарил мне, — Накато снова повела плечом небрежно.

Девица пренебрежительно зафыркала. Проняло! Гляди-ка, и стараться для этого особенно не пришлось.

— Не шипи на меня, — девушка подпустила в голос раздражения.

— А ты что за госпожа, что приказываешь мне?! — вскинулась та.

— Что вы там обе шебуршитесь?! — гневно рявкнула Рамла, внимание которой наконец привлекла перебранка. — Что за болтовня?

— Госпожа, она хвастается! — немедленно наябедничала девица.

— И ничего я не хвастаюсь. Правду говорю, — упрямо забурчала Накато. — Мне обо Бомани правда браслет этот подарил…

— Госпожа, ты слышишь! — заныла вторая служанка.

— А ну, поди сюда! — раздраженно приказала Рамла. — Покажи-ка, что там у тебя!

Накато вроде как неохотно выполнила приказ. Протянула руку, нахохлившись.

— Хвастунья, — беззлобно протянула ведунья. — Помнишь, что было в прошлый раз, когда ты хвасталась?

— И вовсе я не хвасталась, — пробубнила Накато. — И сейчас не хвасталась. А как браслет обо Таонга ты у меня отобрала, а после — потеряла, я помню.

— А ну, снимай сей момент! — потребовала выведенная из терпения шхарт.

— Все равно ты не будешь носить его, госпожа, — насупилась девушка, памятуя приказ колдуна. И то, что для выполнения этого приказа нужно как следует разозлить ведунью.

— А ты знаешь, что я буду делать, чего не буду! — та нахмурилась недовольно.

Ноздри тонкого носа гневно затрепетали. Она протянула руку ладонью вверх. Накато, словно повинуясь неизбежному, стянула браслет с руки. Насупившись, глядела, как Рамла надевает его на себя.

— Все равно ты не будешь его носить, госпожа, — упрямо пробубнила она. — Вскоре снимешь да забросишь.

Рамла только фыркнула пренебрежительно. Махнула рукой — мол, ступай заниматься своими делами. Накато, понурившись, пошла назад. Кинула злобный взгляд на довольную товарку. Та так и лучилась злорадством.

Приказ Амади был выполнен. Рамла взяла из ее рук амулет, отгоняющий назойливых духов и сама надела его на себя.

И будет носить — в этом можно не сомневаться! Мстительная упрямая натура ведуньи была хорошо известна Накато. Будет носить, как пить дать — лишь бы насолить заносчивой и чрезмерно удачливой по ее мнению рабыне.

А браслет и правда хорош: Амади постарался. И Иму руку приложил.

Широкая кожаная полоса была сплетена из ремешков разной толщины, образующих прихотливый узор. В плетеном полотне, обхватывающем запястье, сидели разноцветные камушки — голубая бирюза, зеленый малахит, прозрачный хрусталь. Тоненькие плетеные шнурки свисали свободно, и на концах их ярко блестели прозрачные камни — голубые и светло-зеленые, ярко-алые и светло-желтые.

И невдомек ведунье, что изнутри ремешки выплетают колдовские знаки. А камешки — не простые, а заговоренные. Так что ни один дух потусторонний не сумеет проникнуть в сон шхарт. И духи покойных шаманов и их учеников, что кружат сейчас вокруг кочевья, не смогут поведать, что с ними стряслось.

Почему следовало оградить от них именно шхарт — Амади не разъяснил. Хотя что мешало духам проникнуть в сны Фараджа или любого из его приближенных?

Да хотя бы и молодой супруги вождя, которую тот вновь стал звать по вечерам в свой шатер. Раз уж Фарадж снова благоволит ей — наверняка послушает, когда она расскажет о пророческом сне. А духи шаманов непременно разъяснят, почему явились именно к жене вождя, а не к его ведунье.

Глава 40

Накато каждое утро глядела пристально на руку Рамлы.

Та и правда носила браслет, не снимая. Взгляды служанки ловила и с самодовольной ухмылкой поправляла украшение. Накато этого было достаточно: ее задачей было не позволить ведунье снять браслет. Слова для этого не были нужны. Рамла, должно быть, считала ее взгляды признаком зависти. И нетерпеливого ожидания — когда же госпоже надоест новая побрякушка.

Спасибо хоть, по щекам не хлестала. Видно, осознание того, что отняла украшение у служанки, грело душу ведуньи. И позволяло сохранить хорошее настроение.

Амади ее к себе не звал, новых приказов не давал. Выжидал чего-то? Поди пойми, что у колдуна на уме.

Дни складывались в декады. Близилась весна.

Правда, в воздухе отчего-то пахло не близящимся теплом, а гарью. Может, здесь, в западных степях, всегда так? Даже если так — запах внушал смутную тревогу. Да и разговоры по кочевью ползли тревожные, озабоченные. Люди чего-то боялись, ждали недоброго. Не ощущалось привычного предвесеннего оживления, предвкушения тепла и облегчения жизни. Даже главы родов ходили мрачные.

Желтой краски в этом году не будет. Эта фраза звучала чаще всего.

Накато искренне недоумевала. Что им всем с того, что не будет краски? Да, краска — дорогой, ценный товар. С равнины через горы приходит в степь серебро, за которое краску покупают. А еще — медная посуда и зеркала, разноцветные бусы и даже жемчуг, желтый или чуть реже — разноцветный шелк. Для самых богатых и важных — вина, сласти, невиданные для степей лакомства.

Но это просто роскошь. И без роскоши можно обойтись.

Накато помнила, как иногда в родном кочевье случалось добыть меньше краски, чем обычно. И что? Ну да, главы родов и вождь злились, само собой. Но чтобы это вызывало такую гложущую тревогу? Здесь, на западе, люди сделались чересчур изнеженными. Эта мысль рождала в душе девушки неодобрение.

Пусть в нынешнем году желтой краски не будет. Пусть даже ее не будет и следующие два-три года — об этом тоже шепотом поговаривали.

Что с того?! У рабов, копающих червей, руки хотя бы заживут. Нет, раны на коже подживали за зиму. Но ладони, да и руки до локтя, а то и выше, оставались огрубелыми, точно древесная кора. Их покрывали колючие серые струпья, не сходящие никогда.

Тем не менее, даже на лицах рабов, копающих в летнее время червей у берегов соленых озер, лежала печать беспокойства и глухой тоски.

Уж этим-то чему огорчаться?! Тому, что не доведется копошиться в тяжелой сырой соленой глине и едкой желтой краске?

Непонятно. Ну да, в обмен на желтую краску с равнины приходили предметы роскоши — полированные зеркала, бусы, разноцветный шелк. Вот