вино эта малознакомая женщина в облегающих серых брюках и красном джемпере — не сладкое дамское винцо, но напиток с серьезными градусами, — и ему захотелось узнать, отчего у нее такие резкие движения, мужеподобные манеры. Вчера он, поглядев ей вслед, заметил, как широко, энергично шагает она, и до чего ее походке не хватает грации! Берзиньш полагал, что в женской грации кое-что понимает, он долгое время был влюблен в балерину. Да и мать... Вот уже много лет он сравнивал этих двух женщин со всеми, кто, случайно или намеренно, оказывался на его пути. И глядя, как Ивета шагает по палубе, он подумал, что со спины ее легко можно было бы принять за молодого человека.

Однако Ивета опередила его любопытство:

— Итак, у вас нет семьи, но берег все же влечет. Как получилось, что вы одиноки?

— Когда Кант размышлял насчет преимуществ холостой жизни, он высказался примерно так: холостяки дольше сохраняют моложавость, а на лицах женатых людей — печать ярма.

«Снова он смеется надо мной?» — не поняла Ивета.

— Какая связь между Кантом и моим вопросом?

— Я окончил судоводительский факультет Калининградского института. И сотни раз проходил мимо памятника Канту в центре — каким-то чудом он уцелел в войну. Стал думать о нем, читать. И нашел много интересного для себя, например проблему «единства противоположностей», потом — о восприятии красоты, об эгоизме...

— В данный момент Кант меня совершенно не интересует, — нетерпеливо прервала его Ивета.

— Но если человек умер, а мысль его живет самостоятельной жизнью, будит новые мысли и дополняется, предположим, моими мыслями, то она становится частично и моей, принадлежащей мне, — а значит, если вы интересуетесь мною, вы должны знать и о том, что мне нравится или не нравится, что я принимаю и чего не приемлю. Разве не прекрасно сказано: «Человека можно либо дрессировать, либо просвещать. Главная задача воспитания — научить думать»?

Сейчас Ивета с удовольствием ушла бы: несуразный этот капитан со своим Кантом был непонятен и скучен. Но первым встал он, прошелся туда-сюда по кабинету и, повернув к Ивете таинственное лицо, прошептал:

— Быстро сюда! Видите?

Ивета не видела ничего, кроме моря, которое как бы парило. Белые, легкие пряди поднимались вверх, словно пух одуванчиков, и растворялись, таяли от солнечного тепла. Море казалось совершенно спокойным, движение воды было едва заметно. «Так дышит здоровый человек, — подумала Ивета, — словно вдыхает и полно, глубоко выдыхает». Она недоуменно качнула головой в ответ.

— Там — видите светлое пятно?

— Не-ет...

— Это пиратская каравелла. На этот раз — с белыми парусами. Нас могут взять на абордаж. Мне пора.

Она поверила. И не испугалась. Возникло острое желание пережить что-то необычное. Мгновением позже она поняла, что это игра, и приняла ее, отвечая таким же шепотом и делая такое же загадочное лицо, какое было у Берзиньша. Еще мгновение — и оба расхохотались, громко и непринужденно.

— Это от недостатка романтики, — сказал капитан. — Наш дом на острове Кундзиньсала — с башенкой. Мама сидела там, наверху, с биноклем и, ожидая отца, сочиняла про всякие морские приключения. Я тоже любил забираться туда, особенно в паводок, когда вся окрестность казалась наполненной чудесами. Да, у каждого свои воспоминания...

— У каждого поколения — свои. И никто не в силах отнять их. Моему поколению пришлось рано обрести самостоятельность. При этом многое было потеряно. Может быть, и умение быть молодыми, увлекающимися...

Вошел радист и протянул капитану листок.

— Это я и так чувствую, — сказал капитан. — Мой ревматизм всегда расходится к перемене погоды и шторму. Как это объяснить, доктор, — вы лучше знаете. Вообще-то старые моряки говорят так: «Если ты проснулся утром и у тебя ничего не болит, значит, ты умер!»

Он так и не присел больше. Поднялась и Ивета. Словно по уговору, оба вышли через рубку на мостик. Но море оставалось спокойным, ничто не указывало на приближение непогоды. Ивета помедлила в поисках сравнения. Наверное, такой покой охватывает женщину после бурной ночи, когда все отдано любви.

— Нам действительно что-то грозит?

— Что, испугались? — В вопросе чувствовалась усмешка.

Капитан вглядывался в экран локатора. Ивета не знала, куда девать себя. Этим людям она совершенно не нужна, наверно даже мешала им в минуты, когда надо было готовиться к чему-то серьезному. А все разговоры о том, что судно их совершенно надежно, — пустая похвальба?

За широкими стеклами зашевелилось что-то, напоминавшее кружева. Чья-то сильная рука усердно рвала завесу из этих кружев. Корпус судна задрожал: заработал двигатель. Судно рванулось вперед, стремясь вырваться из темноты. Первые сотни метров оно двигалось с трудом, обрывки кружев еще цеплялись за мачту и оседали на контейнерах, но с каждым последующим оборотом винта оно все больше набирало скорость, и скорость эта победила туман. Темные пятна на левом берегу оказались далекими небоскребами Копенгагена, совсем близко от канала открылись здания нового аэропорта. Из дымки все быстрее высвобождались деревья, белые домики с красными черепичными крышами напоминали крупные ягоды земляники на лесной поляне.

Ивета не знала, на что глядеть. Слишком много интересного было кругом. Маленький островок с толстыми стволами ракет, угрожавших шведскому берегу, и этот мирный берег, со светлыми новыми зданиями. Затем на датском берегу, около самой воды, показался замок с башенками, обитыми зеленой жестью.

— Говорят, это замок Гамлета, — заговорил совсем юный черноволосый офицер. — Разрешите представиться: третий штурман Петровский. Здесь, как говорится, можно просто перескочить из Дании в Швецию, из Хельсингера в Хельсингфорс.

Капитан стоял неподвижно, держа руку на пульте дистанционного управления. Левой рукой он время от времени поднимал к глазам бинокль.

Ивета шагнула в его сторону. Показалось ли ей, или капитан на самом деле притворил стеклянную дверь, так что они оказались разделенными прозрачной стеной? Мимо навигационных устройств, мимо вахтенного матроса она прошла еще немного вперед к длинному столу, на котором лежали карты. Здесь, в чуждой среде, ее самоуверенность и ощущение превосходства над всеми, у кого не было ни ученых степеней, ни надежной, обеспеченной жизни, исчезали с опасной быстротой. Штурман Петровский отвлек ее от этих мыслей, предложив проследить за путем судна по карте.

— Пройдем Зунд, на этом сэкономим