Кади насчитала всего девять мичманов и двух офицеров, расхаживающих перед ними, и на фоне огромного зеленого пространства и пустых трибун группа казалась еще меньше. Несмотря на расстояние и простую спортивную форму, состоящую из темно-синих шорт и серой футболки, было легко определить, кто из них Ли, – она была единственной женщиной. Хотя Ли была миниатюрной, она не отставала от мальчиков, ее скорость и ритм совпадали с их. Она казалась воплощением дисциплины, ее тело было напряжено, короткие темные волосы собраны в низкий хвост, а лицо направлено вниз.

Вскоре физическая подготовка сменилась растяжкой, и вот студенты вытянулись во фрунт в одну линию. Офицеры пролаяли последние команды, на которые курсанты ответили, взяв под козырек. Кади подошла к скамейке в стороне, где курсанты собирали вещи. Она еще никогда не видела Ли такой расслабленной и приветливой, как в разговоре с однокурсниками.

– Эй, Дженнингс! – окликнула Кади, обращаясь по фамилии, как инструктор до нее.

Ли повернулась. Ее волосы топорщились на висках, промокшие от пота, лицо порозовело от напряжения. Но когда она увидела Кади, она покраснела еще гуще. Ли направилась в другую сторону, но Кади преградила ей путь.

– Подожди, пожалуйста, – произнесла Кади. – Я хочу поговорить о Прокоп.

Они встали под аркой с надписью: «Посвящается радости мужественного состязания – выпуск 1879 года – 29 июня 1904 года». Они не были мужчинами, но Кади чувствовала, что боевой дух весьма уместен.

– Чего ты хочешь?

– Мне нужно, чтобы ты отдала мне фотографии с Микаэлой Прокоп и моим братом.

– Зачем, чтобы устроить мне неприятности? Подать на меня в суд за вторжение в личную жизнь? Помни, у меня нет денег.

– Нет, я хочу тебе помочь. Ты хотела возбудить дело о сексуальных домогательствах против профессора Прокоп, но у тебя было недостаточно доказательств. Я хочу закончить работу.

Ли скрестила руки на груди:

– С чего это вдруг тебе стало не все равно?

– Я нашла тетрадь Эрика и письмо, которое он написал. – Кади старалась не раскрывать слишком много. – Ты застала меня врасплох на днях в «Гато Рохо», но теперь я думаю, ты права. Прокоп обидела и тебя, и Эрика. Она должна понести ответственность. Но у тебя слишком много на кону: твоя стипендия, Бауэр…

– Бауэр вручается сегодня вечером, к завтрашнему дню все это уже не будет иметь значения. Я приду с фотографиями, когда мне будет удобно.

– Легче не станет. Награждение Бауэра только усугубляет ситуацию. Если проиграешь, то твоя жалоба будет выглядеть как скисший виноград. А если выиграешь, то рискуешь собственной наградой, признавшись в преследовании бывшего соперника. э – Кади вспомнила о рекомендательном письме, помешавшем зачислению Роберта в лабораторию. – Ты же знаешь, с какими препятствиями сталкиваются женщины в аспирантуре, сама говорила, что это мужской мир. В какой университет возьмут девушку, которая кричала о дискриминации по половому признаку в отношении женщины-профессора? Я не говорю, что это правильно, все это чушь собачья. Но тебе понадобятся рекомендательные письма от преподавателей этого университета.

Поза Ли смягчилась, и Кади поняла, что довод сработал. Она продолжала:

– Позволь мне это сделать. Отдай мне фотографии, и я скажу, что они были присланы мне анонимно. Мне нечего терять, и кто будет винить скорбящую сестру? Если сейчас никто не встанет против Прокоп, ей и дальше все будет сходить с рук. И… – Кади замолчала, когда лицо Ли вдруг скривилось и по щекам потекли слезы. – Ли, ты в порядке?

Ли покачала головой, закусив губу:

– Не знаю, как ей это сошло с рук, но я была уверена, что ее видел еще кто-то.

– Что ты имеешь в виду? Видел, как она сделала что? – Кади положила руку на плечо Ли, пытаясь успокоить плачущую девушку. – Пожалуйста, поговори со мной, я на твоей стороне.

Ли подняла взгляд, и новые слезы почти не затмили ясную, холодную уверенность в ее глазах:

– Эрик был не один в ту ночь, когда умер. С ним была Прокоп.

– Я следила за ним, а Прокоп была в его комнате. Я снимала как раз перед этим. Ты можешь увидеть ее в окне.

У Кади закружилась голова, она потянулась к холодной бетонной стене, чтобы удержать равновесие. Когда Ли продолжила, ей показалось, что ее сейчас стошнит.

– Я не говорю, что она сыграла какую-то роль в его смерти. Я пропустила момент, когда он на самом деле прыгнул или она… неважно. Но выглядело все так, как будто они ссорились.

Сердце Кади бешено колотилось в груди, пока разум складывал кусочки воедино. Эрик знал, что Прокоп делится или продает исследования России. Он уже бросил ей вызов, подкинув приманку и спрятав флэшку. Он перестал работать на нее. Он собирался выдать ее властям. Другого вывода не было:

– Она его убила.

Лицо Ли стало ярко-красным.

– Нет, то есть я не знаю. Зачем она это сделала? Он ей нравился. И я не видела…

– Ты сообщила об этом полиции?

Ли открыла рот, но ничего не сказала.

Кади повторила вопрос:

– Ты видела, как кто-то, возможно, вытолкнул его из окна здания. Что ты сделала дальше?

– Я ушла.

– Ушла?! – Крик Кади эхом отозвался бетонном тоннеле.

– Я испугалась. Сознание было травмировано, я была, должно быть, в шоке. Все, чего я хотела, – это поймать Прокоп в компрометирующем положении. Она проводила с Эриком гораздо меньше времени последние недели, я чувствовала, что их отношения заканчиваются, я была в отчаянии. Моя подруга жила в комнате в противоположной башне Леверетта с видом на комнату Эрика, я велела ей быть начеку. Она написала, что там была женщина, и я помчалась к ней. Я надеялась сделать снимок их поцелуя или что-то в этом роде, именно такого скандала я ожидала.

– То есть ты ничего не сделала.

– Через минуту я услышала сирены и решила, что это Прокоп их вызвала. Это имело для меня больше смысла, чем то, что она на самом деле его толкнула. Я прочитала все репортажи об этом инциденте и была смущена, что не было никакого упоминания о ней. Я не думала, что я единственная, кто знал.

– Но это не побудило тебя ничего сделать. Ты знала, что Эрик был не один, у тебя были фотографии, и ты ни разу не сказала полиции. Ни на следующий день, ни когда-либо потом?

– Я не была уверена, что у меня есть фотографии, я не была уверена, что именно произошло. Ты считаешь, обвинять профессора в домогательстве – рискованно, а как насчет убийства? Если я ошибаюсь – можно забыть про Бауэр, забыть про стипендию, на меня могли завести уголовное дело. Я не могу прыгать выше головы.

До этого момента Кади, кажется, и не знала, что такое ярость.

– Это был мой брат. У тебя была информация о его смерти, ты не имела права ждать, пока это станет выгодно тебе.