Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так лучше, — сказал Адэр и вытащил из кармана конверт. Достал бумагу. Неторопливо разровнял в местах сгибов. Отбросив сомнения, положил лист перед летописцем.
Старик не потянулся к очкам, не притронулся к документу. Только глянул на него и уронил руки на колени.
— Что скажешь, Кебади?
Летописец с трудом встал, взял свечу, упёрся бедром в стол:
— Помогите мне.
Адэр сдвинул стол в сторону. Поставив свечу на место, Кебади наступил носком башмака на половицу; половица слегка приподнялась. Вытащил из тайника листок, скрученный трубочкой. Сдунул пыль, раскрутил и положил на стол точно такой же документ.
Адэр скривил губы:
— Ты так сочувствовал Зервану. С такой болью рассказывал о сгоревшей библиотеке. О страданиях и стараниях своего деда. И я тебе верил.
— Он не участвовал в поджоге.
— Шаан. Это его имя?
— Его, — кивнул Кебади. — Он не поджигатель.
— Его имя стоит под признанием в заговоре.
— Там нет его подписи.
— Но есть имя!
— Там должно стоять другое имя!— вскричал Кебади и, вмиг обессилев, упал на стул. — Библиотеку поджёг мой отец.
Адэр присел на угол стола.
— Вот как.
— Ему было двенадцать. Они обманули его. Запугали. Потом вписали в бумагу имя моего деда. Он должен был следить, чтобы мальчишка не проболтался. А дед не смог простить. Он избил его до полусмерти, и мой отец сбежал. Ему пришлось туго. Один-одинёшенек. Я видел его только несколько дней, сразу после рождения, и конечно же, ничего не помню. Моя мать умерла во время родов, отец был уже болен лихорадкой. Так я младенцем оказался у деда.
Кебади облокотился на колени, упёрся лбом в кулаки:
— Мой дед ничего не знал, пока не получил документ. Честно. Когда подожгли библиотеку, он был в подвале. Он еле оттуда выбрался. Дым выел ему глаза. Одежда сгорела. На теле не было живого места. Он до своего последнего вздоха пытался восстановить архив. Мой дед стал для меня святым. А этот документ порочит его светлую память. Мы собирались. Потомки заговорщиков. Тридцать лет назад. Хотели сжечь бумаги, но один вдруг передумал и не пришёл.
— Ты их видел?
— Как вижу вас.
— Где собирались?
— Я не могу сказать. Не могу предать остальных. Они ведь тоже несчастные люди. Тянут на себе чужой грех.
Летописец вскинул голову:
— На признание в заговоре есть другое признание!
— Ты говоришь о тетради деда?
— Да. Вы помните последнее пророчество Странника?
— Смутно.
— «Трижды возвеличенная и трижды отринувшая своё величие кровь от его крови потечёт по жилам трёх народов, с тремя именами взойдёт на престол в присутствии трёх святых свидетелей». Перед смертью дед назвал себя первым святым свидетелем. Я решил, что он сошёл с ума. Думаю, в той тетради он много чего написал. Возможно, открыл тайну. Быть может, не одну. Ведь целью заговорщиков была не библиотека, а тюрьма.
— Есть предположения, почему тюрьма?
— Есть, — еле слышно сказал Кебади.
— Говори.
— Это всего лишь предположение.
— Говори! — потребовал Адэр.
— Если я скажу, то обвиню людей голословно.
— Тогда скажу я. Зерван никуда не ушёл. Заговорщики заточили его в тюрьму и сожгли.
Кебади провёл рукой по лицу:
— Правда не может быть настолько ужасной.
Адэр забрал оба документа:
— Я выясню: правда это или домыслы. А ты продолжай хранить тайну. — Взял Парня за ошейник и направился к выходу, завешенному брезентом.
***
В холле Парень вырвался из рук и рванул в хозяйственную пристройку. Вечно голодный зверь снова побежал на кухню…
По лестнице спускалась Йашуа:
— Мой правитель! Прошу вас уделить мне полчаса.
— Где Эйра?
— Я такой не знаю.
— Малика.
— Эйра в замке?
— Эйра для меня, для всех Малика, — прошипел Адэр и крикнул: — Кто видел Эйру? — Окинул взглядом безлюдный холл. — Мне ответят?
— Она в саду, мой правитель, — откликнулся кто-то.
— Скоро прибудут гости, — напомнила Йашуа.
— Так встреть их, — сказал Адэр и устремился в сад.
— У меня возникли вопросы, — прозвучало в спину.
— Реши их сама, или я зря тебе плачу?
Под деревцем сгрудились дети, которых Адэр и Эйра забрали из дома терпимости. Сквозь чьё-то горькое рыдание пробивались голоса, но о чём говорили детишки — было не понятно.
— Что произошло? — спросил Адэр.
Детвора расступилась. На скамейке сидела заплаканная девочка.
— Она умерла, — прозвучал её вздрагивающий голосок.
— Бог мой… — Адэр присел на корточки, заглянул в полные страдания глаза. — Кто умер?
— Ящерица.
Адэр еле сдержал смех.
— И ничего она не умерла, — произнёс мальчик в костюмчике моряка. — Госпожа сказала, что она заболела и уснула.
Девочка в вязаной кофточке погладила подружку по колену:
— Госпожа её разбудит. Вот увидишь.
Эйра сидела посреди поляны, закрыв лицо ладонями. Рядом с ней в траве стояла стеклянная банка с широкой горловиной.
— Ты плачешь или смеёшься? — спросил Адэр, глядя на подрагивающие плечи.
— Плачу.
— Вы сговорились?
— У кого ещё неудачный день?
— Этот человек перед тобой. Меня угораздило родиться именно сегодня.
Эйра вытерла слёзы:
— С днём рождения, мой правитель.
— Спасибо, — буркнул Адэр. — Что у тебя тряслось?
— Не могу поймать ящерицу.
Адэр опустился на четвереньки. Пополз, всматриваясь в высокую траву:
— Ящерицы здесь есть?
— Есть.
— Точно?
— Я видела.
— Кстати, я пришёл пригласить тебя на бал.
— Я не приду. Простите.
— Ты первая, кого я приглашаю на бал, стоя на коленях.
— Вы стоите на четвереньках.
— Тем более! Надеюсь, из замка меня не видно.
Эйра посмотрела на окна замка.
— Нет. Не видно.
Адэр поворошил траву:
— Ты придёшь на бал?
— Одна?