— Редкий мох... В мире почти повывелся, а тут уцелел. Внаших лесах его зовут одолень-травой. Я умру скоро, сэр Томас. Но сперва успеюосвободить тебя.

— Как? — воскликнул Томас неверяще.

— Одолень-трава дает силы... Потом человек мрет какмуха в мороз...

— Яд?

— В каждом человеке есть силы про запас... как у хомякав норках... Одолень-трава высвобождает их все разом. Человек потому и мрет, чтобольше сил не остается...

Он поднес ко рту белые волоконца, самые крупные из которыхбыли похожи на безглазых червей, что живут в глубоких пещерах, куда непроникает божий свет. Томас перехватил руку, выдрал гадостные волоконца изладони, бросил себе в рот. Перекосило от гадливости, начал жевать, небо и языктут же обожгло, во рту стало горячо, будто проглотил раскаленную подкову.Желудок задергался, торопливо покарабкался вверх по горлу. Томас осилилтошноту, глотнул, огненный ком провалился по гортани, сшиб карабкающийся постенкам желудок, и уже горящей лавиной вместе обрушились вниз. В животеойкнуло, заворочалось, запрыгало.

— Помрем вместе! — заявил он непреклонно.

Калика прошептал, опустив тяжелые набрякшие веки:

— Не дури... Как же Святой Грааль?.. Крижина?

Томас зажмурился, ненавидя себя за все, что обрушилось из-занего на друга:

— Но не бесчестье ли оставить тебя на погибель?.. Ещебольшее бесчестье спастись за твой счет.

— Но Крижина?

— Не хочу, чтобы она стала женой бесчестного человека.

— А Святой Грааль?

— Его еще рыцари Круглого Стола искали... Находили,снова теряли!.. Теперь понимаю, что Семеро Тайных уже тогда препятствовали...Но я верю, что даже если я сейчас потерял, то в моей молодой доброй Британиинайдутся отважные рыцари! Святой Грааль все-таки доставят на ее берега.

Калика молча повернулся боком, Томас остатки ни на что непохожего омерзительного мха разделил строго поровну:

— Жуй. Помрем как мужчины.

Незаметно перестали ныть растертые кандалами ноги. Назапястьях, где сочилась сукровица, взялась сухая шелестящая корка. Он перевелостолбенелый взгляд на калику, лишь теперь сообразив, что когда тот пожевал этускользкую гадость впервые над водопадом, то все силы ушли на скорейшеезаживление жутких ран. А теперь, гореть от стыда и позора, — сжигаетостатки, пытаясь помочь ему, случайному попутчику. Верный друг, мирный искательистины погибнет прежде него, человека войны? Меднолобого, как говорят старики,хотя лоб его закрыт не медью, а сверкающей сталью...

Он скрипнул зубами, подавленный чувством вины, проговорилзло:

— Когда этот мох начнет действовать?

— Это древняя одолень-трава...

За стеной сарая послышались тяжелые шаги. Загремел засов,двери с надрывным скрипом распахнулись. В ярком солнечном свете на порогевозник приземистый человек в красной рубахе, с выжженным багровым клеймом налбу, тяжелыми надбровными дугами. Глаза были как буравчики, он быстро прощупалими туго связанных пленников, задержал взгляд на калике, чье лицо покрывалазасохшая корка крови.

— Кто их кормил? — спросил он жутким голосом,словно говорил из своего живота.

За его спиной задвигались в беспокойстве люди в кожаныхкуртках. Голоса их были как у вспуганных птиц:

— Никто!.. Клянемся!.. Да ни за что бы никто!..

— Почему у них слюни?

— Стены грызли с голодухи! Там плесень, мох...

Низколобый шагнул вовнутрь, остановился перед Томасом, пнулсапогом в лицо. Голова Томаса дернулась от удара, улыбка низколобого сталашире, он снова поддел пленника подкованным сапогом, где на носке тусклоблестела медная загогулина.

— Вставай, падаль! — взревел он страшно. —Живая падаль, но как близко к мертвой?.. Сейчас с вами разберутся.

Охотники вошли следом, с трех сторон уперли в Томаса и Олегакороткие сухие копья, где наконечники походили больше на ножи. Калика поднялся,вышел первым, бросив на Томаса предостерегающий взгляд.

Двор был залит до краев ярким солнцем, но воздух прохладный,свежий. Через зеленый двор молодая спелая девка несла, красиво изогнувшись,деревянное ведро. Вода выплескивалась через край, прозрачные капли блестели,как жемчужины. Искоса взглянула на избитых пленников, туго связанных, одного ктому же звякающего цепями, рассеянно улыбнулась, показав ровные белые зубы.

За воротами сарая еще двое стражников выставили копья, и такв плотном кольце, пленников повели через двор во дворец, похожий на сотканнуюиз белых кружев мечту. На ступенях, широких и рассыпающих солнечные искры, ихвстретили еще двое латников, один молча подставил калике ногу, а когда тотспоткнулся, с рыком саданул в спину тупым концом копья. Томас не помня себя отярости: калика дважды ранен в спину стрелами и один раз ножом! — ринулсяна стража, ухватил связанными руками за грудь, защемив сильными пальцами вместес кольчугой и шкуру, поднял в воздух и страшно швырнул себе под ноги.

Он не услышал удара, в голове грохнуло, вспыхнули молнии, ион упал вниз лицом, но на губах уже в забытьи проступила улыбка.

Суровый голос над ним настойчиво произнес:

— Сэр Томас... немедленно приди в себя! Иначе умрешь.

Томас, заслышав знакомый голос, с трудом вынырнул из чернотызабытья. Затылок все еще болел от удара: грохнули обухом топора, во рту былсолоноватый привкус.

Под ним приятно холодил избитое тело гладкий мраморный пол.Они с каликой находились в большом зале, где вместо привычных стен с трехсторон белели высокие мраморные колонны, удерживающие массивный свод, намозаичном потолке летели амуры, козлами прыгали сатиры в обнимку с наядами,вакханками и прочими нечестивыми персонажами эллинского язычества. Закрываясвод, над Томасом нависло озабоченное лицо калики — темные круги под глазами,кровь на щеке. За его спиной ярко светило солнце, лицо калики казалось совсемтемным.

В трех шагах на высоком резном стуле, похожем на трон, сиделкраснобородый человек в богатой одежде. Глаза на одутловатом лице былижестокие, холодные. Возле него застыли, выпучив глаза, два коренастых стража сбоевыми топорами. Еще двое стражей нетерпеливо топтались возле калики, железныеострия угрожающе касались его ребер. Низколобый надсмотрщик и трое охотниковдержались возле колонн.

Томас шевельнул руками — железные цепи держали цепко. Каликастоял с отведенными назад плечами, пытаясь облегчить боль в скрученных заспиной руках.

— Если не приходит в себя, — донесся новый голос,властный и нетерпеливый, — то бросьте псам!.. А ты ответствуй, почему он вжелезе, а ты нет?

Двое стражей ухватили Томаса за руки, потащили через зал.Уже вблизи ступеней солнце вынырнуло из-за края свода, брызнуло ему в глаза.Томас зажмурился, наощупь перехватил стражей за руки, дернул на себя. Оба своплями повалились, Томас с наслаждением сдавил им шеи, тяжело поднялся наноги. Стражи остались в нелепых позах, головы их вывернулись странно.