на «другой метод».

В автобусе девочка, решив, очевидно, что теперь пришла её очередь платить, достала сдачу с мороженого и опустила в кассу десять копеек.

Татьяна на такие подвиги никогда не отваживалась.

Июнь 6

Поехали ещё дальше…

Автобус, отошедший от привокзальной площади, несмотря на нейтральное время – на работу ехать поздно, с работы рано, – был набит. Просто удивительно, сколько по Городу в рабочее время раскатывало неработающих людей. На каждой остановке народу входило больше, чем выходило, и в конце концов Алексея Палыча и девочку стиснули так, что стало трудно дышать.

Алексей Палыч попытался защитить гостью. Он слегка изогнулся, чтобы вокруг неё образовалось свободное пространство, но, получив пару толчков в спину и поняв, что с коллективом бороться невозможно, успокоился.

Но вот автобус запетлял по кварталам новостроек. Теперь можно было набрать в лёгкие воздух и даже спросить, где находится Писчебумажная улица.

Сошли они в самом начале улицы, и пришлось им идти ещё остановки три; номера домов здесь нарастали неторопливо, потому что дома были очень длинны, а между ними тянулись не менее длинные фундаменты новых построек.

Девочка смотрела на всё это без особого любопытства. Даже, пожалуй, без любопытства вообще. Будто видела тысячу раз. Новичком скорее почувствовал себя Алексей Палыч. Он давно не был в Городе. Сейчас он подумал, что, может быть, и неплохо вышло так, что после института он уехал в Кулёминск. В Кулёминске он чувствовал себя человеком нужным, даже слегка известным. Здесь же, на широкой улице, уходящей едва ли не к горизонту, похожей на траншею, облицованную домами-плитами, он сам казался себе весьма малозначительным, точнее, не значащим ничего. Правда, в Кулёминске не было театров. Но там и не жали масло из людей в автобусах.

– Незачем изобретать марсианские города, – сказал Алексей Палыч, махнув рукой вдоль улицы, – нарисовать это без людей, вот и будут марсианские.

– Четвёртая планета вашей системы? – отозвалась девочка. – Там нет городов. И никогда не было.

– Наверное, так оно и есть, – согласился Алексей Палыч. – Я и сам так думал. Хотя… мои мысли… Они не имеют значения. Нужны доказательства. А вот вы могли бы нам помочь. Мы тратим колоссальные средства на исследования космоса и будем тратить ещё больше. А вы можете просто рассказать…

– То, что исследуете вы, это ещё не космос. А если рассказать, то вы не поверите.

– Ну, можно прислать фотографии…

Девочка пожала плечами:

– Фальшивка.

– Пробы грунта, атмосферы…

– Подделка. Вы ничему не поверите. Вам всё надо потрогать своими руками. Вы так устроены.

– Почему же… – сказал Алексей Палыч. – Я, конечно, не могу ручаться за наших учёных… Но если вы пришлёте какую-то делегацию… что-то вроде научной экспедиции…

– А вы будете мучиться: что это за экспедиция – друзья или завоеватели? Установите контакт, а зону контакта окружите ракетными установками? Вам захочется поверить, но вы не сможете избавиться от сомнений. Вот это уже будет настоящее вмешательство. Вы нам нужны такие как есть. А пробы, фотографии… Мы просто не умеем их делать.

– Другие методы?

– Конечно. Вы же не рубите деревья каменными топорами.

– Железные не так уж далеки от каменных, – возразил Алексей Палыч. – Принцип один и тот же.

– А у нас и принцип другой, – сказала девочка, и в тоне её явственно прозвучало: «Нечего тебе объяснять, всё равно не поймёшь».

Не понравилась Алексею Палычу эта девочка. С мальчиком было труднее, но проще. Он многого не знал, ошибался, но в нём было много человеческого. Девочка скроена из другого материала. Что-то железное или железобетонное в земном понимании. Она знала, казалось, всё, но это было какое-то холодное знание, без интереса и без эмоций. Она не делала ничего плохого и говорила, по-видимому, откровенно. Но Алексею Палычу подумалось, что откровенность эта не от доверия, а от того, что ей безразлично, какого мнения о ней собеседник. В общем, была в ней если не жестокость, то жёсткость.

«Неужели всё-таки робота прислали?»

На доме, возле которого они проходили, была крупно намалёвана цифра тридцать два. Однако впереди никакой развалюшки не вырисовывалось, да и не место ей было на этой сверхсовременной улице.

В доме тридцать четыре помещалась обыкновенная четырёхэтажная школа с пристройками по бокам – спортзал и столовая. Во дворе было пусто. Как и в школе Алексея Палыча, в старших классах здесь шли экзамены, младшие уже распустили.

– Спасибо, Алексей Палыч, – сказала Лена, – вы мне очень помогли.

Сказано было спокойно. Алексей Палыч, который всю дорогу понемногу раскалялся, вскипел именно от этого спокойствия.

– Извините, мадам, – сказал он, – кажется, вы меня отпускаете, но я всё-таки задержусь.

Впоследствии, когда Алексей Палыч вспоминал эту фразу, он так и не разобрался, откуда возникла «мадам». Французского языка он не знал; в Кулёминске тоже иностранными языками не увлекались. Очевидно, в данной ситуации слово это следовало понимать как ругательное и оскорбительное с намёком на неземное нахальство.

Девочка не оскорбилась. Она пожала плечами и направилась в обход школы к наружной двери спортзала. Туда она и вошла. И сразу за дверью послышались и рёв, и стоны, и разные крики.

Побледнев, Алексей Палыч рванул дверь.

Девочка стояла в окружении ребят, одетых по-походному: штормовки, свитера, рабочие брюки. По залу были разбросаны набитые рюкзаки со спальными мешками, подсунутыми под клапаны.

Ребята орали возбуждённо и даже как будто бы негодующе.

В том, что ребята вообще орут, для учителя ничего удивительного не было. Ведь и взрослые часто начинают орать, думая, что так их лучше поймут. Неожиданным был самый смысл воплей.

– Елена Дмитриевна, где вы пропали?

– Елена Дмитна, мы же опаздываем!

– Елен Дмитна, мы уже за вами посылать хотели!

«Куда посылать? – машинально подумал Алексей Палыч. – ТУДА, что ли?»

– Тихо, тихо, – сказала Елена, да ещё и Дмитриевна. – У нас остался целый час. У кого деньги?

– У меня, – отозвался паренёк, на шее которого не без элегантности, под воротником свитера, была повязана шёлковая косынка.

– А мои вещи?

– Вот ваш рюкзак.

– Давайте в последний раз всё проверим. У кого список?

– У Мартышки.

– Сколько раз я вас просила – без кличек, – строго сказала Елена, бог её знает почему, Дмитриевна.

«Сколько же раз?» – тупо подумал Алексей Палыч.

Теперь, когда Алексей Палыч смотрел на девочку издали, она не казалась ему такой уж девочкой. Лет, может быть, восемнадцати, а может, девятнадцати, а может, пятнадцати; кто их теперь разберёт при всеобщем удлинении молодёжи. В данном случае это ничего не