движение. Стихотворение называлось «Настежь».

Неприкрытые дверки, скомканные носовые платки, —

Во всем неполнота, нецельность, незавершённость.

Знаешь, на поверку даже близкие друзья далеки, —

Выпьешь, закусишь и снова полёт в бездомность.

Веришь, не сотворится по взмаху лихой пейзаж

Наших страстей и дней. Лишь вертлявый облак

Иль золотой песок, устлавший вечерний пляж,

Схватывают, но тут же меняют текучий облик.

Снимки ветшают, бледнеет, как дым, двойник, —

Нежный, наивный, плывущий в слепой нирване,

Верящий, что любовь впечатана в сердолик,

Ждущий, что счастье, как дрозд, запоёт в кармане.

Странно и вязко смотреть, как мелькают дни —

В спицах велосипедов, как мышь, задорных.

Хочется лишь, чтоб средь будничной болтовни

Жизнь отливалась в глубоких и гибких формах.

После Устиновой выступал Ларичев. Надя считала, что в последнее время он стал писать иначе. Почти все новые стихотворения ей нравились, особенно это:

жизнь прошмыгнула как будто мышь

знаете если честно

я из нее вспоминаю лишь

банку от майонеза

бабушка в банку сажала лук

обыкновенный репчатый

и говорила андрюша look

скоро он будет стрельчатый

пялился мальчик во все глаза

в банку на подоконнике

не отвлекали его из а —

бэвэгэдейки комики

был он угрюм хотя очень мал

с банкой играл в смотрелки

чтобы увидеть как лук давал

бледные чудо-стрелки

лука уж нет да и бабки нет

стрелки на циферблате

свой незатейливый пируэт

пляшут как на зарплате

тикало время ушла жена

та что была законной

мальчик по-прежнему у окна

смотрит на подоконник

Надя попыталась вспомнить, как она познакомилась с Ларичевым, но это ей не удалось. Скорее всего, Марина позвала на семинар с заочниками. Надя пожалела, что не помнит тот самый первый день, который, словно крохотное семечко, упав на почву настоящего, пророс в будущее, и листьями на ветках этого большого дерева стали их общие дни. А ведь могли разойтись, не заметив друг друга… Или нет? Предопределены ли встречи свыше, или все здесь случайность, узор, который можно сложить в любом направлении и порядке? Надя заметила, и у нее, и у друзей в стихах все чаще стало встречаться ощущение возраста, связь прошлого и будущего, необратимость и неизбежность временного хода.

Поль начал выступление со своего старого стихотворения.

Может быть – предисловие, или эпиграф,

Предстояние перед травой и водой,

Далеко не игра – не заходится в играх

Сердце так, не бывает – такой

Удивленной исполненности назначеньем,

Словно каждая капля тебя узнает,

Принимает на лист, одаряет свеченьем,

Место рядом с собою дает.

Мой зеленый феод с мускулистою жилкой!

И вдали белый храм – золотой аналой,

Посещаемый раз в полстолетия пылкой,

Вдохновенной и грозной пчелой.

Повезет – я увижу небесного тигра

И сверканье его серафических крыл…

Может быть – предисловие, или эпиграф —

Этот миг, этот мир, эта жизнь. Я забыл.

Аня читала подборку, которая недавно вышла в журнале «Дружба народов».

ветер порывист и немощен дождь

в доме тепло поутру

мама ведь ты никогда не умрешь

нет никогда не умру

взрослое сердце внутри не боли

время юли не юли

мама мы будем как те корабли

плыть от земли до земли

чтобы под нами искрилась вода

чтобы над нами звезда

мама ведь мы никогда никогда

нет никогда никогда

Наде казалось, стихи Абашевой похожи на ожог от слишком холодного воздуха, когда вдыхаешь на морозе и хочется дышать еще и еще. Она любила вслушиваться в эти живые отчаянные, чуткие строчки, ведущие за собой.

когда тебе чуть за двадцать,

и жарок внутри заряд,

поэзия – мать повстанцев,

не ведавших, что творят,

где каждый, кто признан годным

и равным своей тоске,

повиснет щенком голодным

на тощем её соске.

а после, привыкнув к бликам,

запомнив немало лиц,

поэзия – мать великих

бессмертных самоубийц,

летающих с тех же горок.

и выше её платеж,

когда тебе чуть за сорок,

а ты всё равно растёшь.

Где и когда она познакомилась с Аней? Этого Надя тоже не могла вспомнить. Будто все друзья были в ее жизни всегда, с самого начала. Менялось время, менялись их любимые, рождались дети, стихи становились другими – а они оставались вместе, и не было никого, кроме них. Последним Аня прочитала стихотворение, которое Наде нравилось сильнее прочих.

…и уже ничего возвращать не надо,

ни словесным золотом, ни разменом.

даже если тебя унесёт торнадо,

всё вокруг останется

неизменным.

тот же чайник будет свистеть, как птица,

клокотать, наполненный под завязку.

тот же мальчик будет в забавных лицах

выдавать историю

или сказку.

будет пёс подпрыгивать так же лихо

или спать с беспечностью кабыздоха.

знаешь, в центре торнадо настолько тихо,

что и ты своего не услышишь

вздоха.

…и уже не нужно искать ответа,

обоюдоострого, ножевого.

даже если случай сведёт нас где-то,

буду просто рада тебе,

живому.

Камышников пришел с новыми стихами, но прочитал и несколько старых. Надя поймала себя на мысли, когда она слышит стихи друзей из того времени, каждый раз чувствуя стихотворение будто бы заново, она становится ближе к тому, прошедшему, словно поэзия может сократить временные расстояния, возвращая памяти звуки, запахи и чувства тех лет.

В мерседесах скучали абреки,

театралы толпились у касс,

мы прощались друг с другом навеки

на бульваре у здания ТАСС.

Жизнь казалась прямой и нестрашной,

когда ты посмотрела в Калашный.