Я заткнулся, пораженный простотой и невыполнимостью этого предложения.

– Да, да, – словно очнувшись, заговорил Арсений, до этого не задавший мне ни одного вопроса, ни разу ни о чем не переспросивший. – Мы сами… Завтра отведешь меня к ней.

Я уже открыл было рот, пытаясь объяснить, что это невозможно, но предостерегающий жест Пугачева, приложившего палец к губам, вовремя удержал меня.

– Отведешь, – повторил Арсений. – Очень тебя прошу. Раз уж ты влез в это дело… Вернее, втянули мы тебя в это дело. А у меня для тебя тоже новости. Птицын отыскал твою пропажу. Там тоже все очень непросто. Я все тебе расскажу. А сейчас давайте подкрепимся. У меня со вчерашнего дня ни крошки во рту…

Таким оживленным и разговорчивым я Арсения, пожалуй, еще и не видел. Словно спохватившись, он кинулся к своему рюкзаку, достал буханку свежего хлеба, доставал еще какие-то припасы, выкладывал их на стол.

– Хлеб-то – свежачок, – пробормотал Пугачев, разрезая буханку.

– Дед на ходу что-то там насовал, – объяснил Арсений. – После твоего сообщения он всех там на уши поставил. Выбил внеплановый рейс на прииск. По дороге прямо здесь на косе выбросили меня. А Птицын обещал сам добраться. Думаю, завтра к вечеру будет здесь, если не запуржит. Прогноз не очень. Поэтому пришлось торопиться с рейсом. Буквально бегом. Лешка, я, кажется, твой тост выпил, извини. Давайте еще нальем. А потом я вам все расскажу. Самого главного вы еще не знаете. Дед его вычислил. Вы, – обратился он к Пугачеву, – сказали, что вы здесь по служебной надобности. Очень хорошо. Мне кажется, что по той же самой. Я не ошибаюсь?

– Вполне возможно, – осторожно ответил Пугачев.

– Вполне возможно, что не ошибаюсь? Или все-таки нет? – засмеялся Арсений.

И снова я не узнавал его. Это был совсем другой человек, очень мало похожий на того, которого я, казалось бы, хорошо изучил за время своей полуторагодовалой работы в институте. «Что делают с человеком любовь и радость», – подумал я. И тут же буквально похолодел от страха. Как говорится, «кусок в горле застрял». Просьба Арсения провести его завтра к Ольге была невыполнимой по многим причинам. Надо будет, конечно, посоветоваться с Омельченко и Пугачевым, но вряд ли они смогут мне помочь. Омельченко уже сейчас с явным сочувствием поглядывал на меня и даже однажды покачал головой – не знаю, мол, как ты выкрутишься.

Стали пить чай. На несколько минут прекратились разговоры, и лишь резиновая лодка за стеной противно поскрипывала, ударяясь то о стену, то о колоду.

– Какой дурак резинку там закрепил? – не выдержал наконец Омельченко. – Скрипит, как колесо несмазанное. Не заснешь.

– Дурак этот я, – улыбнулся Арсений. – Дело в том, что тут еще один сюжет обозначился, забыл предупредить. Мы, когда над косой зависли, чтобы меня десантировать, там какие-то двое с этой лодкой возились. Судя по всему, пытались привести в рабочее состояние. Но вместо того, чтобы обрадоваться нам, кинулись со всех ног скрываться. Лодку я потом узнал – наша. Убегавшие ни Алексея, ни его подсобного рабочего не напоминали. Вывод однозначен – лодку пытались похитить. Или для переправы, или для путешествия вниз по реке. Я не исключал возможность – увидев, что я высадился один, они могут повторить попытку снова завладеть данным плавсредством. Или украдут, или нападут. На случай нападения я меры принял, а на случай похищения подвесил так, чтобы не давала мне заснуть. Напасть они, скорее всего, не решатся, а похитить могут попробовать. Лодка в этих местах зачастую вопрос жизни и смерти. Особенно сейчас.

Вы совершенно правы, Петр Семенович, – неожиданно переменил он тему разговора. – Неудачно я выбрал место для нашего стационара. С одной стороны, вроде удачно, с другой – сами видите. Как чистой, так и нечистой силы здесь оказалось гораздо больше, чем требуется для нормальной научной работы. Сами видите, долго еще придется разгребать и распутывать здешние загадки и аномалии. Как ты ее назвал, Алексей? Зона? Я бы назвал ее зоной экстрима. Я давно догадывался о некоторых ее особенностях, но все руки не доходили заняться вплотную. Я не о месте, откуда вы только что вернулись. Это особая тема. Я действительно о зоне. Даже целом регионе. Теперь, что бы ни случилось, я ни за что не уйду отсюда.

Эти двое… – Он снова резко сменил тему разговора и, словно прислушиваясь, выждал уже знакомую мне паузу. – У вас есть предположения, кем бы они могли быть?

– Мои люди не стали бы убегать. Скорее, наоборот, – не сразу ответил Пугачев. – Кошкин, вероятно, тоже с ними.

– Декан и Хриплый, – подсказал я.

– Не исключено, – согласился Пугачев. – Поняли, что запахло жареным, и решили смыться, пока не поздно. Возможны и другие варианты. Здесь все возможно, вплоть до самого невероятного. Вы правы, Арсений Павлович, нечистую силу тянет сюда как магнитом. Неизвестностей тоже хватает. Кстати, вы обещали поделиться какими-то сведениями. Лично у меня сон как рукой сняло. Думал, приду и свалюсь, а сейчас ни в одном глазу. Как вы, Петр Семенович?

– Я-то вообще спать не должен. Как лицо особо заинтересованное, – заявил Омельченко. – Хватит того, что Хлесткина проспал. С под носа карабин увели. Я эту гадалку теперь с избы силком выволоку. Пригрел змеюку на свою погибель. Надеха узнает, все волосья ей повыдергает.

– Её обманули, – не выдержал я. – Она уже во всем призналась.

– Призналась, что с чертом зналась. Так это еще доказать требуется.

– Тогда о Хлесткине, – вмешался Арсений. – Вы его собак хорошо знаете?

– Кто же их не знает, – нахмурился Омельченко. – После моего Карая первые добытчики на всю округу. А Жульке его вообще цены нет. На соболя только так идет. Он первым охотником из-за них и числился.

– Как считаешь, мог ты их отравить?

– Кто? Я?! – подскочил Омельченко. – Да я, хочешь знать, собак больше чем некоторых человеков уважаю. В том смысле, что дружбу понимают и подлянку даже по злобе не сделают. Как думают, так и поступают. Ты к чему это?

– К тому, что в поселке все в один голос: «Кто угодно, только не Омеля. Он за собаку себя не пожалеет. Да и зачем ему их травить, если они к нему лучше, чем к хозяину, относились».

– Так в чем дело-то? Ты толком объясни.

– Стреляли в Хлесткина со двора, через окно. Во дворе у него всегда собаки. Чужого не запустят. Значит что? Надо было этих собачек тем или иным способом убрать. Вот их и убрали. А в протокол не занесли, потому что, сами знаете,