Она высвободилась из его рук.

— Думаешь, не найдут?

— В этой тьме египетской — нет. Пройдут мимо и незаметят. Если вообще будут искать ночью.

Он подвел ее к завалу из старых полусгнивших деревьев. Содной стороны валежины было переплетение корней, а комья глины как застрялимного лет тому, так до сих пор ни дожди, ни ветры не смогли их выбить. Сдругого конца ствола висел толстый ковер мха. Томас бережно отодрал снизу,кивнул:

— Лезь.

Не споря, сил не осталось, она влезла в дупло. Сзадиуслышала шорох, потом стало темно так, что она не видела даже пальца передглазами. Томас еще пыхтел сзади, укладывал мох, она же уткнулась головой втвердое. Дупло было неглубокое. И в ширину не очень, подумала она со злостью.Бока обдерешь. Только этого не хватало!

— Нет, — сказала она решительно, — я не будуночевать здесь.

Голос в дупле стал глухим и гулким, шамкающим, словно у неевыпали зубы.

— А где? — голос Томаса вовсе напоминал ревмедведя, который пытается говорить шепотом.

— Не знаю. Но не здесь.

Она попробовала пятиться, но дорогу обратно загораживалТомас, она чувствовала его запах. Голос его был злой:

— За нами послана большая погоня. Может быть, среди нихесть маги и колдуны. Мы можем погибнуть каждую минуту, в ты ворчишь, как стараябабка... э... Боромира!

— Как ты сказал, негодяй?

Она дышала часто, ненавидя его всем своим существом. Томасповторил со сдержанной яростью:

— Как старая, злая, больная и очень уродливая женщина!

Дыхание остановилось у нее в груди. Ярость душила, а голосстал хриплый и с такими острыми краями, что стань он плотнее, Томаса разрубилобы надежнее, чем секирой.

— А ты... ты...

Она искала и не находила слов. Внезапно он сказал с сердцем:

— О чем мы спорим, двое идиотов?

Прежде чем она успела заметить изменение в его голосе, онпротиснулся за ее спиной по дуплу, прижимая к стенке, обхватил ее обеимируками. Она отчаянно засопротивлялась, но с одной стороны упиралась к рыхлуюдревесину, с другой — его руки и без доспехов были железными.

— Не дури, — сказал он негромко прямо вухо. — Нравится тебе или не нравится, но надежнее ночь переспать здесь. Ктому же здесь скоро будет тепло.

Она попробовала негодующего дернуться еще, но он держалкрепко, а его дыхание за ее затылком стало ровнее. Он быстро засыпал,измученный намного больше, чем она. Его рука была горячая, твердая, держала ее,прижимая к своей груди. Еще повозилась чуть и замерла, чувствуя его твердое какдерево, тело сзади. От него уже пошло тепло, воздух в дупле быстро нагревался,щелочка на выходе осталась совсем крохотная.

Через пару мгновений он уже спал, она чувствовала по егоруке. Его дыхание шевелило ей волосы на затылке, нагревало мочку уха. От негошло надежное тепло. Усталость наконец взяла верх, Яра ощутила, как глазазакрываются сами по себе, тело стало тяжелым, и она провалилась в сон.

Проснулась она от дикого сорочьего крика. Ей было тепло изащищенно, тело ныло от вчерашнего бега. Не поднимая головы, увидела передлицом кисть руки с золотистыми волосами, которая заканчивалась широкой ладонью.Пальцы были в твердых мозолях, линии на ладони были глубокими и резкими.

Сообразила со смущением, что ее голова все еще лежит на егоруке. Другая его рука обнимала ее, обхватывая всю. Если бы она не подсунуласвою руку, то его пальцы лежали бы на ее груди. А так он держал в огромнойладони обе ее кисти, которые она прижала к груди. Спиной она прижималась,непроизвольно сберегая тепло, к твердому и горячему телу сзади, от которого шлазащищенность, надежность. Она чувствовала его твердые мышцы, чувствовала каждыйбугорок.

Сорока протрещала громче. Яра вскинула голову. То ли во сне,то ли как-то еще, но Томас проломил прогнивший верх. Сверху падал рассеянныйсвет раннего утра. Она заставила себя отодвинуться, уж очень плотно она к немуприжата, от затылка до пят, и сразу холодный воздух пробежал по спине.

— Доброе утро, — прогудел над ее ухом густойхриплый голос.

— Утро доброе, — ответила она нехотя.

Повернулась, закусила губу. Он выглядел еще страшнее, чемраньше. По всему лицу расползлись пурпурные и желтые пятна, вздутые,болезненного вида. Вокруг глаз были черные пятна, лоб и скула были все еще вссадинах, покрытых свежей корочкой крови. Губы оставались черными, толстыми,как оладьи. В самом углу темная корочка отлипла, сочилась алая кровь.

— Надо идти, — сказал он.

Она встала первой, перекосилась от тянущей боли. Наскольковчерашний день был тяжелым, ощутила только сейчас, когда в холодном осеннемвоздухе мышцы вовсе отказывались повиноваться.

Томас морщился, разминал обеими руками грудь, левый бок.Синяки и кровоподтеки с лица опускались на шею, исчезали под воротником рубахи.Яра запоздало поняла, что синяки и кровоподтеки еще не самое худшее из того,что получил рыцарь Святого Грааля.

— Ты... — сказала она нерешительно, чувствуя себявиноватой, — ты сможешь дальше?.. Очень больно?

— Я жив, — ответил он.

Повернулся и пошел, ни мало не сомневаясь, что за такиммужчиной она, как собачка, побежит следом. Сострадание разом уступило местопрежней неприязни.

Она заставила свое тело двигаться. С каждым шагом больуходила, наконец ее тело снова обрело силу и прыгучесть.

Лес поредел. Просветы становились все шире, наконец блеснулосерое небо. Огромное очищенное от деревьев пространство было отдано под поле.По другую сторону были домики, сараи, изгороди для скота, конюшни, огороды.Стадо коров паслось в сторонке, от ручья шли, грозно гогоча, серые гуси. Козапыталась взобраться на похляпое дерево, а еще три козы с козлятами следили заее отважным деянием.

— Ты сиди здесь, — велел он. — Невысовывайся. Я загляну в село, вдруг да куплю поесть.

Она искоса посмотрела на его обезображенное лицо.

— Может быть, лучше мне?

— Ну да, тебя дождешься. Схожу я.

— А твоя разбитая морда?

Томас равнодушно двинул плечами.

— Ну и что?.. За русского примут, еще лучше.

Он исчез, пробираясь ради осторожности за кустами, пораспадку, приближаясь к домам незамеченным. Боится, поняла она, и у самой поспине пробежала холодная ящерица страха. Люди Тайных уже могли проехать черезэто село, оставить приметы. А то и объявить награду за поимку, как уже было.

Пользуясь возможностью уединиться, она попятилась, отыскалакусты погуще. С Томасом стеснялась признаться, что нуждается в таких минутах, асейчас едва дождалась, пока осталась одна.