— С вами заснешь, — сказала она жалко. — Одинхрапит и одеяло стягивает, другой будит и в глаза светит...

Крестоносцы продвигались уже десятый день по землямславянского народа пруссов. Дорога все еще шла среди вековых деревьев, но чащестали попадаться болота, лесные озера. Деревья стояли в желтых и красныхлистья, ветер срывал и бросал в лицо, а когда пошли дожди, дорога стала совсемнепроходимой.

Дважды встретили покинутые селения, обнесенные частоколом.Жители покинули загодя, даже скарб нехитрый унесли: явно приближениекрестоносцев было замечено задолго. Вымещая злобу, село сожгли, хотянамучились, пытаясь в проливной дождь зажечь дома, разбили на мелкие камешкиизваяние языческого идола.

На тридцатый день, пройдя земли пруссов по краешку и невступая с ними в кровопролитные бои, вторглись в земли лютичей, самого опасноговрага.

Рыцари и латники крестоносцев в ожидании подходаподкреплений встали лагерем на берегу Вислы. Собрались, кроме войска самогоОрдена, еще и рыцари германских княжеств, прибыли поляки, чехи, даже венгры ифранки. Зелень широчайших лугов скрылась под разноцветьем шатров, повозок,знамен

— каждый род держался обособленно, ревниво.

Ядром войска была дружина Ордена, которую возглавлялГваделуп, самый могущественный из рыцарей, он же магистр Ордена. Отряд его быллучше всех вооружен, кони были рослые, могучие, воины все как на подбор похожиена столетние дубы — крепкие, умелые, закаленные в боях, ни одного старого илислишком молодого. Они держались обособленно, только из их лагеря не слышно былопесен и пьяных выкриков.

Другие с опаской посматривали на их серебряные шлемы,блестящие доспехи, одинаковые мечи в кожаных ножнах, треугольные щиты,обтянутые темно-красной кожей. Только они были одеты одинаково, словно оружиеим ковали у одного оружейника. Так оно и было: их оружие и доспехи изготовили

в далекой Римской империи, той половинке, что со столицей вКонстантинополе, а там могли изготовить и десять тысяч таких доспехов в ихисполинских оружейнях.

Проводники, сами набившиеся в помощь из племенного союзабодричей, умело вели огромное войско через дремучий лес, находили брод черезболота, тайные тропы вдоль завалов. Гваделуп с горечью, а потом с яростьювидел, как целые отряды отбиваются, уходят искать добычу сами, а то и остаются.Ударом был уход хорошо вооруженной дружины франков. У них были лучшие лучники,они на ходу без промаха били рябчиков, горлиц, а то и просто белок.

Последним ушел граф Манфред, а ним и тяжелые конники. Как ниярился Гваделуп, но графа понять мог. Тяжелая рыцарская конница гибла вболотах, ломала ноги в завалах, а чаще всего застревала среди нарочитоустроенных засек.

С его уходом осталось только пешее войско, немалый обоз дарыцари охраны. Но этого было немало, одной рыцарской охраны набиралось околотысячи человек, да еще около десяти тысяч тяжело вооруженных кнехтов. К тому жев обозе около тысячи совсем не слабых воинов. Против сарацин не всегда ходилитакой силой, но сарацины далеко, туда еще добраться надо, а эти земли подбоком!

Лес становился все гуще, дремучее, непролазнее. Обитали внем, как казалось, одни медведи, волки, лоси и олени, да стада свирепых лесныхкабанов. Проводники-бодричи понукали идти дальше, они больше всех старались,чтобы поход увенчался успехом, чтобы проклятые немцы нанесли поражение ещеболее проклятым лютичам. Немцы, хоть и враги, но дальние враги, а лютичи, хотьи соседи-славяне, но рядом, а все знают, что во всех бедах всегда виноватысоседи, и если их перебить и взять их земли, то сразу жить станет легче ивеселей.

Наконец стена леса расступилась, дальше была ровная зеленаягладь, березки торчали редко, да и то каргалистые, чахлые, а снова лесначинался почти на горизонте. Передние рыцари, несмотря на предостережениепроводников, сдуру пустили коней вскачь. Зеленая гладь толстого мха прорваласьбез треска, всадники исчезли в глубине вместе с конями. Темная вода сомкнулась,а разорванные края зеленого ковра медленно стягивались, закрывая рану.

— За этим болотом, — поспешил сказать старшийпроводник, — и есть стольный град лютичей! Всего их союза!

Гваделуп схватился за меч, огромным усилием сумел обуздатьгнев. Если обезглавить проводников, предателей своего славянского народа, товсе войско останется в этих лесах, усеет костями и доспехами берег болота. Онказнит их потом, когда возьмет и сожжет столицу лютичского союза, куда входятсотни славянских племен!

Томас чувствовал, что эти деревья никогда не кончатся.Калика обещал, что лес будет тянуться до самого Лондона и дальше, толькопридется перебраться через полоску холодной воды морского пролива.

Лес не только не кончался, а становился все дремучее,угрюмее. Ветви поднялись, можно идти, не пригибая головы, зато наверху ветвисомкнулись, неба не видно, только желтеющая с красным багрянцем листва и шорохлесных зверей, что живут на ветвях, следят за ними, спрятавшись за листвой.

Одно лишь было на пользу: они сумели оторваться от погони.Сколько бы народу или чудовищ Тайные ни бросили на их поиски, они не могутпрочесывать всю Европу, заглядывать в каждое дупло и покинутые берлоги. Если исторожат, то главные дороги, а они пробираются такими тропками, что не всякиймедведь знает про них.

Переждав мелкий дождь под ветвями раскидистой сосны, Томаскивнул Яре и выполз наружу. Воздух был сырой, под ногами чавкал толстый слойпромокшей хвои. На кустах матово поблескивали крупные капли воды.

Томас выломал длинный прут, пошел впереди, хлопая им поветвям кустарника. Вода стряхивалась наземь, все же лучше, чем через каждые стошагов ложиться на спину и трясти задранными к небу ногами, вытряхивая воду изсапог.

Их схватили во сне. Набросили крепкую сеть, обрушили градтяжелых ударов окованными дубинами. Томас взревел, пытался порвать сеть изпрочных веревок, но били так сильно, что вскоре упал на колени, в головезвенело. Слышал отчаянный крик Яры, потом мир померк, и он погрузился во тьму.

Когда очнулся, лежал в углу бревенчатой избушки. На рукахбыли железные браслеты, из соединяла короткая цепь. Звенья были под статькорабельным. Он был в своей вязаной рубашке, доспехи сняли и унесли, как имешок с чашей.

Яра сидела, скорчившись, напротив. Ее трясло. Томасрассмотрел белое лицо, и сам ощутил под собой леденящий холод. Земля была сыраяи едва ли не мерзлая. Платье на Яре было разорвано на груди, но руки былисвободными.

Он шевельнулся, застонал. Тело пронзила острая боль. Влиловых глазах блеснули слезы — она смотрела на него с состраданием. Теперь онрассмотрел на ее нежном лице ссадину на скуле и кровоподтек под глазом.

— Господи... — прошептала она. — Они такстрашатся тебя, что и потом... когда ты потерял сознание... еще били своимистрашными дубинами!