Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я запомнила мамино лицо. Мне хотелось забрать эти снимки с собой. Хотелось, чтобы они всегда были рядом.
Я узнала комнату в глубине слева.
— Там спальня моей мамы, — сказала я, указывая на нее пальцем. — Я очень любила спать с ней… когда его не было.
— Его?
— Ее… друга.
— Ее друг жил с вами? — спросил Эшер, когда я зашла в комнату.
Глаза заволокло слезами, когда я посмотрела на кровать, в которой она спала. Простыни были другие, но их накрывал все тот же плед, ее любимый. Я схватила плед и уткнулась в него носом, надеясь ощутить ее запах или запах ее духов. Но не почувствовала ничего.
С комком в горле я повернулась к прикроватному столику, отчаянно пытаясь найти флакон с духами. Ничего.
— Ты что-то ищешь?
Не отвечая, я поспешила открыть шкаф и стала перебирать ее одежду. По щекам полились слезы, когда я обнаружила ее любимую кофточку. Я принюхалась, но мамой не пахло. Вообще ничем не пахло.
— Элла?
— Я хочу… Я хочу почувствовать ее духи, — пробормотала я. — Хочу почувствовать ее запах.
— Посмотри в коробках наверху.
Я подняла лицо к небольшой полке, на которой стояли две обувные коробки. Встав на цыпочки, достала одну из них, Эшер снял вторую. Мы сели на пол и начали в них рыться. В первой оказались бумаги: счета… и письма.
Любовные письма от неизвестного мужчины, некоего Джордана Томсона. Мой отец? От этой мысли сердце забилось быстрее. Даты указывали, что они были вместе до моего рождения. Однако у меня не имелось никаких подтверждений его отцовства.
— Может, это твой отец, — предположил Эшер, читая одно из писем. — Язык у него здорово подвешен, надо признать.
Я убрала письма на место. Об отце я ничего не знала, и, судя по тому, что я прочла, он ничего не знал обо мне. Возможно, он не хотел ребенка. Возможно, я была нежеланной.
— Во второй коробке рисунки, — сказал Эшер. — Это твои?
— В рисовании я полный ноль, — призналась я, доставая один из них.
— Однако оценки у тебя были хорошие, — заметил Эшер, показывая новый листок. — Я, можно сказать, впечатлен, ты не всегда была такой глупой.
— Там что, школьная ведомость? — спросила я.
— Нет, это оценки за домашние задания… А, нет, все-таки ты всегда была дурочкой, мой ангел. Как ты могла спутать человека с лисом?
Сердце екнуло. Я тут же забрала листок. Упражнение по языку: подписать картинки. Там были цветок, птица, машина и фигура человека. Вместо того чтобы написать «человек», я написала «Лис».
Трясущимися руками я быстро смяла бумагу. Эшер вопросительно на меня посмотрел, но я не хотела рассказывать о нем. Только не сейчас, не сегодня вечером.
— Почему ты…
— Я хочу посмотреть свою комнату, — заявила я, вставая. — А потом уедем.
— Ладно.
Он нахмурился и тоже поднялся, не спуская с меня глаз. Я торопливо поставила коробки на место.
— Элла, ты уверена, что…
— Со мной все в порядке, просто подустала, — соврала я, не глядя на него.
— Хочешь, вернемся? А завтра продолжим, — предложил Эшер, удерживая меня за руку. — Этот дом ждет тебя уже десяток лет, может подождать еще денек.
С бьющимся сердцем я оглядела мамину спальню. Мне хотелось увидеть свою комнату, но что-то во мне кричало, что не нужно этого делать. Слишком много воспоминаний засело в глубине, и я чувствовала, что уже перегрузилась.
— Ты… ты прав.
Он обнял меня, и я уткнулась ему в шею. Горло сжималось. Этот дом был свидетелем моих травм, моей боли, моего счастья и всех детских переживаний. Этот дом был еще жив, я тоже. Но его хозяйка — нет.
Слезы медленно катились по щекам, и шея Эшера намокла. Когда я всхлипнула, он обнял меня крепче. Я позволила эмоциям взять верх и перестала сдерживаться, словно тело и сердце наконец-то слились воедино.
— Завтра мы поедем к твоей матери… Но сначала заглянем в цветочный магазин, — проговорил Эшер, несколько раз нежно целуя меня в макушку. — Потом я оставлю тебя с ней, и будь там столько, сколько нужно… хоть целый день, мой ангел… Я тебя подожду.
Следующий день.
Руквудское кладбище
— Он сказал, что она похоронена здесь, — напомнила я Эшеру, вглядываясь в имена на могилах.
Мы уже минут двадцать искали могилу матери, и Эшер начал терять терпение.
— В следующий раз пусть повесят указатели, потому что я…
— Эшер…
Мой взгляд остановился на одной из могил. Горло сжалось. Сколько я ни читала и ни перечитывала выгравированное имя, мозгу не удавалось это переварить.
Дженна Коллинз.
Моя мать лежала здесь. В нескольких метрах от меня.
Дрожа, я медленно приблизилась к могиле, которую мне не доводилось видеть. Через столько лет после аварии я нашла свою маму. Слезы лились бесконечно. Маленькая девочка, ставшая свидетельницей аварии, проснулась и наконец-то позволила себе оплакать ее смерть. Я ждала этого столько лет.
Со слезами на глазах я перечитывала имя матери, вспоминая ее улыбку, ее смех. В голове снова звучал ее ласковый голос.
— Привет… мама.
Сказав это, я разрыдалась. И постаралась успокоиться. Мне хотелось поговорить с ней, и времени плакать не было.
— Я… Я принесла тебе цветы… Ты… конечно, завидовала другим могилам… Но лучше поздно, чем никогда, верно? Ты всегда так говорила…
Я чуть усмехнулась и вытерла щеки. Набрав побольше воздуха в легкие, снова заговорила, чувствуя, как дрожат губы:
— Прости… Я раньше не могла принести тебе цветов. Кейт увезла меня в Штаты через несколько недель после аварии… вроде бы.
И снова я зарыдала. Рассказывать маме вслух свою историю было так больно — наверное, больнее всего в жизни.
— В общем… зря она это сделала, — продолжила я, кладя цветы рядом с могилой. — Если честно… она меня использовала, мама.
Слезы снова застлали мне глаза.
— Она продала меня, чтобы выпутаться, и я… Меня держал у себя извращенец, мама… Он ужасно со мной обращался… Он меня сломал… Они все меня сломали.
Грудь сдавило, когда в голове закрутились воспоминания о том, как меня раз за разом втаптывали в грязь. С отвращением я выплевывала слова, рассказывая все, что пережила из-за Джона и тети, тех, кто был виновен в моей гибели.
Я рассказывала, как смотрела по вечерам на звезды и думала, что одна из этих звезд — мама, которая