Марина мстительно усмехнулась в душе, но тут же приуныла,поняв, что ей совершенно не хочется видеть «обалделую физиономию» Десмонда. Ейпротивно было даже взглянуть на него. Стоило вспомнить, как ночью онавытанцовывала под ним, как заманивала, соблазняла, объяснялась в любви, а он… онлежал, как бревно бесчувственное, хладнокровно принимая все ее распутные уловкии заранее зная, что откажет ей, потому что в глубине души он всегда презирал ееи готов был верить самому дурному о ней. Человек, никогда не знавший любви.Холодное, расчетливое существо! Вообще, интересно бы еще узнать, как Десмондочутился здесь. Наверняка, заждавшись Сименса, пошел поглядеть на дело его руки нашел своего пособника без памяти, а клетку – опустевшей. И ринулся в погонюза беглянкой. Ведь какие бы там подробности ни выяснялись насчет коварстваДжессики, безумных замыслов Линкса, мученического благородства Джаспера и томуподобного, Десмонд по-прежнему обременен постылым браком и не может не желатьсбросить с плеч это ярмо. Надо отдать ему должное: он благородно принял вестьоб Алане и вроде бы без боя готов сдать позиции. Конечно, он еще немногонатешится властью в Маккол-кастл, фактическим хозяином которого будет летпятнадцать, пока Алан не подрастет. Однако ему так или иначе придется думать озапасных позициях, а их обеспечить может только выгодный брак на девушке сблестящим приданым, с землями, где Десмонд, когда принужден будет передатьбразды правления Алану, сможет основать новую твердыню своего честолюбия. И, ужконечно, меньше всего ему при этом нужна тайная жена. Можно не сомневаться, чтоМарине от него по-прежнему ничего хорошего ждать не приходится. Ему ведь и вголову – в эту самодовольную английскую голову! – не сможет взбрести, чтоона и сама с радостью готова сбросить с плеч узы насильно навязанного,унижающего ее брака! Десмонд и представить себе не способен, что единственноеее желание – оказаться от него как можно дальше.

Впрочем, говоря это себе, она прекрасно понимала… О какпонимала она, что этот внутренний голос есть не что иное, как самая настоящая,самая что ни на есть откровенная… ложь!

Как мучительно хотелось ей, чтобы он тут же схватил ее вобъятия, зацеловал, восклицая, что не перенес бы ее смерти, что во всемраскаивается, что слепо верил Джессике, а теперь понял, как жестоко был обманут!..Нет, конечно, возмечтать об этаком могла только Марина с ее склонностьютешиться китайскими тенями своего воображения. Ждать подобного от Десмонда –все равно что требовать от солнца, чтобы оно поменялось местами с луной. Нет,наверное, ей было бы довольно, ежели б он просто глянул на нее… глянул и тотчасотвел глаза. Но она бы успела прочесть в этом взгляде горечь, и вину, ираскаяние, и мучительную тоску, и жажду обладания…

Тоску? Раскаяние? Жажду обладания?! О господи…

Слезы вдруг так близко подступили к глазам, что Маринапринуждена была резко вскинуть голову, чтобы они просто-таки не хлынули черезкрай. Вот позорище было бы! Она ведь уже плакала перед Десмондом – не довольноли с него? И она возблагодарила судьбу, когда Алан вдруг завозился, закряхтел,страдальчески поглядывая на Флору. Желание мальца было совершенно ясно, иФлора, которая до сего момента находилась в состоянии онемения и оцепенения,очнулась, встряхнулась и принялась выбираться из телеги.

Марина ринулась за ней с таким видом, будто непременно хочетпомочь. Помогать, конечно, особой нужды не было, но не хотелось оставатьсяодной с мужчинами. Чего доброго, следующей на очереди у дознавателя Десмондабудет она сама.

Пожалуй, Марина еще не отдавала себе отчета в том, что хочетсделать, однако стоило ей зайти за можжевеловые кустики и на нужное времяостаться одной, как она осознала: нет никакой надобности возвращаться к телеге.Наоборот – ей ни в коем случае не следует туда возвращаться! Ей нужно как можноскорее вернуться в замок, собраться – и исчезнуть оттуда. Чем скорей, темлучше. Исчезнуть из жизни Десмонда!

Легко было давеча давать себе всякие клятвы: не покину, мол,венчанного супруга! А каково это будет – натолкнуться всей грудью на стену еголедяного равнодушия? Так и разбиться недолго. Вот и разбилось что-то вМарининой душе – вдребезги разбилось. Наверное, это что-то было сердце, потомучто на его месте она сейчас ощущала лишь холод и пустоту. Ну что ж, хоть в этомони теперь сравнялись с Десмондом: у него-то сердца небось отродясь неводилось!

Марина осторожно выглянула из-за кустов. Флора всецело былазанята Аланом. Марина сделала шаг и другой в глубь леса, пытаясь вспомнить,возле какого дерева оставила своего гнедого, как вдруг обмерла, почуяв спинойчей-то пристальный, немигающий взгляд.

Оглянулась, холодея, готовая закричать при виде новоговрага, – и ноги у нее едва не подкосились от несказанного, почтиневыносимого облегчения: на нее косился вороной конь.

Вороной! Это конь Десмонда. Как бишь его? Блэкки, что ли?

Она почмокала губами, от души жалея, что нет в карманеничего, чем задобрить этого богом посланного конька: ни яблочка, ни хлебушка,ни осколочка сахарку. Впрочем, конь не отпрянывал, не ржал, не дергался, авполне дружелюбно начал прихватывать теплыми губами рукав ее платья, когдаМарина расхрабрилась настолько, чтобы его погладить. И он не выразил нималейшего неудовольствия, когда она осторожно поставила ногу в стремя, а потом,в очередной раз помянув недобрым словом тяжесть своих юбок, взгромоздилась вседло. Марина схватила поводья, и конь, почуяв твердую руку, послушно пошел вглубь леса, огибая овраг, к дороге.

Она ожидала окрика, испуганного вопля Флоры, дажезапаленного дыхания Десмонда за спиной, но с каждым шагом ощущала все большуюуверенность, что ее безумное предприятие удалось. Сгущались сумерки, и онискрывали ее с каждым мгновением все надежнее. Решившись наконец оглянуться,Марина наткнулась взглядом на непроницаемую синевато-серую стену позади – и,вздохнув с облегчением, толкнула коня стременами, посылая его рысью.