Длиннее дороги лишь ветер один,

И глубже любовь

Всех подводных глубин!

Баллада о загадках

«Пожалуй что, на коровьей шкуре было бы надежней!» – сердитоподумала Марина, зябко поводя плечами: из-под двери немилосердно несло поногам. И усмехнулась: на коровьей-то шкуре она еще пуще намерзлась бы. Ведьшкуру следовало непременно снести к проруби, на реку, в рождественскую вьюжнуюночь, и там, севши, очертиться кругом, и глядеть в темную воду, и творитьзаклинания: «Ой вы, духи водяные, укромные, тайные и потайные, черные, рыжие,белые, карие! Возьмите меня, рабу божию Марину, на свои руки сильные, да незамайте, и несите меня, рабу божию Марину, хоть по всему белу свету, а покажитемне, духи водяные, тайные и потайные, жениха моего нареченного!» По рассказамсведущих людей, вскорости должна непременно замутиться, заклубиться вода впроруби, и оттуда покажутся те самые… с рожками, черные да мохнатые. Онивыскочат на лед, встряхнутся и, покорные заклинанию, схватят за четыре концакоровью шкуру с сидящей на ней отважной девицей – и поднимутся ввысь. Понесутпо воздуху любопытную Марину, куда ее судьба поведет, будь то хоть Москва, илиСанкт-Петербург, или Малороссия, или, сохрани боже, промерзлая Сибирь, а то ивовсе непредставимая чужеземщина. Да, уж тут она подрожала бы на свирепомветру: ведь нечистая сила небось летит быстрее птицы, даром что в сердцахназывают ее «нелегкой»! Впрочем, и ей нелегко пришлось бы: ведь черти, жаждущиеотмщения, разъяренные тем, что их заставили служить человеку, вдобавок – глупойдевке, во что бы то ни стало тщились бы или скинуть ее со шкуры, или заставитьхоть пальчик высунуть из охранного круга. Но не зря сказано: «Дай черту палец –он всю руку отхватит!» И едва вцепятся мохнатые когтистые лапы нечистиков всвою жертву – все, поминай как звали: уволокут в подводные и подземные глубины,в самое пекло разок согрешившую душеньку (это ведь одна только тетушка уверена,что грехи влачатся за Мариною подобно цепям да веригам юродивого!), азлосчастное, выпотрошенное тело ее будет брошено рядом с прорубью и той самойшкурою…

Ой, нет! С зеркалом гадать не так страшно. Вот толькосквозняки здесь… Баню топили с утра – теперь она почти выстыла. Одно хорошо: втакую холодину уже не сунется мыться всякая сила нечистая: банники, домовые,русалки, черти… Хорошо было бы дома, в своей светелке, жарко натопленной! Нет,приходится ночь коротать в баньке, потому что тетушку дядюшка еще задолго доРождества велел выдрать всякого, кто осмелится снег полоть, либо воск топить,либо щупать полешки в поленнице, бегать украдкою в овин – спрашивать «хозяина»о богатстве или бедности будущего жениха, – словом, запретил все, чтоисстари проделывали красные девицы, желая узнать свою судьбу.

Марина по себе знала: побоями заневестившуюся девушку неиспугаешь… Но дядюшка, разойдясь, не знал удержу в жестокости обхождения сосвоими дворовыми людьми: девок насильственно бесчестил, а мужиков и баб поролнещадно, привязав прежде к кресту, нарочно для сей цели сделанному. Жена наэтот жестокий блуд смотрела сквозь пальцы: как и многие записные грешницы, снаступлением старости она обратилась к религии и была теперь украшена сединамии добродетелью, совершая свой туалет исключительно святой водою и ладаном. Из-заэтого вокруг нее стоял запах – такой благостный и сильный, что ни человеку, ничерту не вынести. Тетка же все равно во всем видела вражьи козни. Слушая ее,казалось, будто она находится с диаволом в самой тесной дружбе, до того ейхорошо были знакомы все его привычки и взгляды. Да кабы она тольконравоучительствовала! В изобретательности наказаний для ослушной прислуги онапревосходила самих работников адовых, у которых, известное дело, весьма убогийнабор мучений: ну, поджаривают грешников на сковородках, ну, варят в смоле… Акто из них пробовал поставить дворовую девку голыми коленками на пол, утыканныйгвоздями, да бить по спине тяжелым вальком? И при этом не просто злорадствуя, авопия об очищении духовном…

Разве удивительно, что ни одна из Марининых сверстниц,знавших ее сызмальства, не осмелилась нынче разделить с барышней ее ночноебдение – даже не в доме, а в баньке, притулившейся на самой окраине огромногосада, надежно скрытой от господских окон столетними неохватными деревьями инепролазными зарослями шиповника?

Герасим, самый опасный в доме человек после господ, любимыйслуга и отъявленный наушник, сущий пес натасканный, громогласно вторил барыне:мол, не задумается прийти ночью в девичью – выискать ослушниц. Девки боязливоотводили глаза: знали, что Герасим не только по-звериному жесток, но и столь жепохотлив. Он во всем был наперсником барина и не только подъедал после тогоостатки, но порою не стеснялся даже распробовать нетронутое «кушанье» – и емувсе сходило с рук. Да, страху барин с барыней напустили на все поместье, однаконикакие запреты и угрозы не могли помешать любопытным девушкам, скажем,наесться на ночь соленой капустки до отвала, чтобы ночью мучила их жажда, аводы напиться подал бы им во сне суженый!

Однако Марине такое гадание казалось ненастоящей забавой. Ужсколько раз она это пробовала: на прошлое и позапрошлое Рождество, и Крещение,и Катеринин день, который тоже считается подходящим для выведываниясудьбы, – а все попусту: сны растворялись в ночи, и, ежели даже навещалкто-то Маринины грезы, вспомнить об этом поутру она никак не могла. А ведь ейуже девятнадцать. Пора, пора узнать, какая ей приуготована участь. И даже ежелисуждено остаться вековухой [1], то следует проведать об сем заранее,чтобы подумать о будущем. Терпение ее от жизни при несносных и жестокосердныхопекунах истощилось, и, ежели не найдется мужчина, который возьмет на себязаботу о ней, Марина возьмет эту заботу в свои руки. В конце концов, позавещанию родительскому она столь богата, что даже и самый зажиточный монастырьс радостью примет эти богатства – вместе с их обладательницей. Правда, сказанобыло в завещании, что Марина может войти во владение своим состоянием либо призамужестве, либо после двадцатилетия своего. Остался год… один только год ейтерпеть в своем родительском доме постылых опекунов, а пока и пикнуть не смей.

Эх, сбежать бы куда-нибудь на этот год… хоть за тридевятьземель! Нет, надо было пойти все же к проруби… А как черти занесли бы ее вневедомые страны, со шкуры-то и соскользнуть!

Марина невесело усмехнулась – да и ахнула. Ну о чем онатолько думает?! Ведь полночь наступит с минуты на минуту, а у нее еще ничего неготово!