Дракон завыл от обиды и боли.

Озадаченный Балур застыл. Солдат Консорциума напал на хозяина. Что, мать его, происходит?

Большая часть драконьей армии тоже ничего не поняла. Все уставились в небо. Еще один грифон зашел сбоку, в воздухе мелькнул дротик — и из чешуи над самым глазом посыпались искры. Дракон завыл снова.

Из толпы вдруг взлетела вверх стрела, будто подброшенная яростными криками, пробила крошечную дырку в крыле черного дракона. И хотя едва ли боль от нее была сильнее, чем от комариного укуса, черный заревел тоже — скорее от гнева.

А потом — стрела за стрелой. Как в начале грозы, когда падают редкие крупные капли. Маг Консорциума выпустил молнию. А вместо грома — мощный рокот возмущения и злобы.

Драконы выли, корчились и все никак не могли понять, в чем дело.

И внезапно словно обрушился пенный гребень волны: солдаты Консорциума кинулись вперед — без команды, неорганизованной толпой. Не орали сержанты, не трубили рожки. И все же, как один человек, вояки Консорциума набычились и ринулись на хозяев.

Секунду ошалелые драконы не могли пошевелиться. В их головы не поместился — да и, пожалуй, не мог поместиться — смысл происходящего. Тридцать лет их власть была абсолютной. Их подданные были полностью запуганы, задавлены нищетой и страхом.

Тридцать лет драконы были неприкосновенны. Монархами. Деспотами. Богами.

А теперь — ни с того ни с сего — бунт.

Вокруг Балура поднялся крик.

— За пророка! — рвалось из каждой глотки.

Волна звука плеснула в спину. А следом — топот двадцати тысяч ступней. Вокруг — мельтешение бегущих к цели воинов. Все кинулись на чудовищ.

Свистели бронзовые дротики, протыкая крылья. Грифоны обрушивались на спины драконов, кромсая когтями. С треском били молнии, шипя, обжигая.

Но замешательство Консорциума было недолгим. Драконы Кондорры заполучили долину не тайной сделкой, не торговлей на аукционе. Они дрались за добычу, вырвали ее у прежних владельцев — и не собирались уступать без боя.

Огонь пропахал траншеи в толпе нападающих. Красный раскрыл пасть, изрыгнул непристойно огромную огненную пелену — ревущую, оставляющую за собой обугленные тела, заполняющую воздух смрадом горелого мяса. Зеленый дракон выплюнул стену пламени. Солдаты, уже не способные замедлить бег, массой врезались в нее — живым не вышел никто. Бурый дракон харкал здоровенными дымящимися шарами жирного огня, летевшими над полем битвы, словно камни из катапульт. Обрушиваясь наземь, они расшвыривали горящие тела, как детские игрушки.

Не все умирали сразу. У некоторых еще оставалась пара секунд, чтобы понаблюдать, лежа и воя, как слезает кожа, обнажаются спекающиеся внутренности. Балур видел, как шатаясь побежала назад женщина с отгоревшим предплечьем. Из прижженного огарка не текла кровь. Крики женщины затерялись в какофонии сражения.

Балур попытался сложить в голове связную картину, вспомнить, что случилось и как дошло до такого. Богатства драконов оказались враньем. Это увидел каждый солдат. Причем увидел после того, как целый день глазел на драконий череп в четверти мили от себя.

Золото и страх — исчезли. Как и говорил Билл. Войска Консорциума восстали против хозяев — как и говорил Билл.

И тут Балура по-настоящему проняло — его словно ткнули в солнечное сплетение. Нет, не так, как Билл говорил.

А так, как он напророчил!

— Мать честная! — сказал себе ящер.

И с тем ринулся в драку — оскалившись, с ухмылкой на лице. И с отломанной стрелкой часов высоко над головой. За Летти! Ведь он пообещал ей, что завалит дракона. Раздирая, разбивая, рыча, Балур перестал видеть битву вокруг и превратился в рядового воина.

Самый ожесточенный бой кипел возле бурого дракона. Жирное брюхо мешало ему махать лапами. Огненные шары летели далеко, потому солдаты могли подобраться вплотную. К тому же тварь была уродливой и гнусной: бесформенная туша цвета экскрементов, с тошнотворно-желтым пузом. Балур кинулся на нее.

Грифон шлепнулся на бурый драконий затылок, вспорол клювом огромный глаз. Из глазницы хлынула кровь. Дракон лапой сорвал крылатую напасть, выпотрошил одним махом когтя. Затем бурый расправил крылья, завизжал так громко, что солдаты поблизости попадали наземь, хватаясь за уши.

И тут на него обрушился ураган копий. Полк копейщиков радостно заорал и продолжал орать до тех пор, пока на него не пал черный дракон, раздирая и разрывая тела, набивая ими пасть, разбрасывая огрызки по всему полю.

Но для бурого уже было слишком поздно. Его крылья превратились в ошметки. Он месил воздух кровавыми лохмотьями плоти, но оставался на земле. А солдаты карабкались друг на друга, чтобы взобраться твари на спину, рубили топорами и алебардами, кололи пиками.

Бурый завыл, перекатился на спину, мозжа и плюща тушей доспехи. Люди внутри них взрывались, месиво из давленых мышц, костей и крови выбрызгивалось сквозь сочленения. Но зато открылось белесое брюхо дракона — а люди карабкались, рубили, секли.

Жутко лопнула плоть, брюхо разошлось, выплеснув океан крови, милю скользких кишок. Драконий визг — будто раздирали само небо. Изо рта хлынуло пламя, брызнуло на расползающуюся из живота горючую жижу. Кишки занялись трещащим огнем. Люди падали наземь, вопя, покрытые пылающей гнусью. Бурый забился в агонии, унося с собой все новые жизни.

А потом затих. Замер. Скончался.

На мгновение все сражающиеся, казалось, содрогнулись и застыли. Драконы — с пастями, полными огня и мяса врагов, с когтями в людских кишках; солдаты — с копьями на изготовку, с клинками, застрявшими среди чешуй, — все на секунду опешили. Умолкли боевые крики и рев.

Случилось немыслимое, невозможное.

Люди Кондорры восстали и убили дракона. Все это видели. Все узнали — и люди, и драконы. И поняли: это возможно.

Балура словно пронизало электричеством, дрожь пробежала по ногам, нутру. Кровь быстрее заструилась в жилах, и наружу вырвался рев ярости, ужаса и безумной радости.

Битва вспыхнула снова, жестче и напряженнее прежнего. Драконы дрались за свою жизнь и власть, а люди за прошлое, которое уже не считали навсегда потерянным.

Пламя разрывало ночь. Когти полосовали воздух. Небеса плевались молниями. К месту боя наконец добежали тролли, сомкнулись вокруг желтого дракона. Их здоровенные дубины лупили желтую чешую, и черная кровь брызгала сквозь лопнувшую шкуру. Желтый вздыбился, шипя, рыча, издавая странное собачье тявканье. Он плевался короткими полосами раскаленного добела пламени, проедавшего мясо и кость, рассекавшего тела, словно шестифутовый клинок.

Наконец желтый взмыл на широких крыльях, визжа от боли и возмущения. Черная кровь струилась по блеклым чешуям, дождем сыпалась на солдат. Несколько бойцов еще цеплялись за бока, отчаянно и бесполезно рубили, секли, кололи — но срывались один за другим, шлепались наземь, как бомбы, начиненные мясом.