Вниз полетел огонь, сея смерть на поле битвы. Вверх полетели копья. Жалкая попытка — ни одно не достигло цели. Дракон торжествующе заревел.

Камень из катапульты застиг его врасплох. Желтая шея оказалась на пути каменной глыбы, беззаботно летящей из темноты в темноту. Глыба проломилась сквозь чешую, мышцы, кость, оставила огромную зияющую дыру.

Извивающееся длинное тело мгновенно обмякло. Фонтанами брызнула шипящая, парящая кровь — словно водопад с ночного неба. Под ее тяжестью люди падали наземь, земля становилась топью.

А затем тело рухнуло. Исчезли грация и величие. Наземь шлепнулся мешок с мясом и дерьмом. В стороны полетели земля, кровавая жижа, ошметки раздавленных людей и троллей. Кровь хлынула приливной волной.

Истовый вопль радости вырвался из глоток всех мужчин, женщин и детей, еще живых на поле боя. Шквал звука проглотил Балура, изжевал, выплюнул шатающимся, одурелым от увиденного.

Мать честная, да что же такое делается?

Люди побеждают?

В самом деле?

Трупы лежали вокруг скошенной пшеницы. Везде — пламя и кровь. Двое драконов мертвы — но трое еще живы. А запал и ярость боя так легко ускользают из окровавленных пальцев…

Победа висела на острие клинка, балансировала на кончике когтя.

Красный вырвался из все прибывающей толпы солдат, кроша людей в огромных челюстях, затаптывая врагов насмерть, взмыл, ревя, изрыгая пламя, понесся ввысь, чтобы доделать начатое желтым.

Полетели камни из катапульт — но красный уже был готов. Зверь уклонился от первого и второго, и они грохнулись на своих же, плюща и давя, вбивая жизни в пыль. Третий камень дракон поймал, развернувшись от его веса, и швырнул. Из хрупких людских глоток вырвался истошный вой.

Зеленый прыгнул в воздух, удирая, описал полукруг, роняя кровь и тела, пошел низко над полем битвы. Стрелы градом колотили в толстую чешую, валились вниз. Огонь выжигал полосу по краю поля боя, пока не добрался до катапульт. Те вспыхнули одна за другой — пять погребальных костров в один ряд.

Черный же оставался на земле, ходил по кругу, и вокруг вздымалась стена пламени, росла все выше. Она испепеляла и стрелы, и копья, и воинов.

Красный обрушился наземь, будто живой таран. Строй солдат попытался рассыпаться, развернуться, удрать. Но сзади напирали жаждущие крови собратья. И те и другие жутко и мучительно погибли. А красный снова взвился в небо.

Голова черного высунулась за стену огня, захватила полный рот орущих солдат, затащила внутрь. Зеленый носился туда и сюда, непрерывно полосуя огнем землю, словно дитя, стирающее написанное мелом на доске.

А затем на зеленого напали грифоны. Их осталось гораздо меньше прежнего — может, всего половина от начавших битву. Но они по-прежнему оставались черными сгустками перьев, когтей и ярости, градом падая из тьмы на драконью спину. Клювы вздымались и били, когти выдирали полосы чешуи и плоти. Дракон верещал и выл, жег себя же, судорожно выдыхая струи пламени, — но умер прежде, чем убил всех. И рухнул в грязь беспомощной грудой мяса.

Этого не могло быть.

Никак.

Киантракс запретил себе верить в происходящее. Это трижды проклятая галлюцинация, навеянная дымом вулкана.

Затем в открытую рану на боку проник бронзовый дротик. Боль вспыхнула такая, что мир задрожал перед глазами. Киантракс завыл.

Этого не могло быть!

Но было.

Все казалось настолько простым. Армия выстроилась, готовая снести все и вся. Еще день отдыха и флирта со Скуррантракс — и прощай, назойливое общество коллег. До встречи через год! И вот появилась такая жалкая, такая очевидная шпионка пророка. Было столь забавно наблюдать, как она дрожит.

А потом она вдруг заявила, что пророк собирается украсть золото. И оскорбляет драконов! Шпионка покорно передала оскорбления. Это уже оказалось чересчур. Плюс к тому — висящий облаком жуткий смрад из пасти Бруантракса. И потому Киантракс захотел сам засеять землю смертью. Раз и навсегда показать всем тварям этой проклятой долины, почему стоит бояться драконов. Киантракс решил стереть, к Суевой бабке, весь мир гнусного ублюдка-пророка.

И ведь получилось! Киантракс прикончил этот мелкий кусок дерьма!

И тогда…

Святые боги, эти ничтожества возымели наглость напасть. Атаковать его, Киантракса!

Сначала он смеялся. Они бросались к нему, словно мотыльки, летящие в пламя. А потом вдруг умер Хорантракс. В глубине души Киантракс даже злобно захихикал. Ведь сдох убожество Хорантракс! Экскременты в драконьем обличье, заноза в пальце, терзавшая столько лет, — и выдернули ее людишки, жалкие крестьяне, ничтожества, так легко умиравшие перед великим Киантраксом. Но часть души, не хихикавшая в глубине, отчаянно вопила, что происходит жутко неправильное, невозможное, поразительное. Как они смогли?

Рядом с хихиканьем родился страх.

Но позвольте, разве не смешно бояться их? Они подлы и низки. Их невозможно бояться. Лев не может пугаться ягненка. Потому Кианракс кусал, терзал, плевал огнем — и убивал, убивал, убивал. Пусть видят его превосходство! Пусть поймут, как напрасна и мимолетна их победа.

А затем погибла Скуррантракс. Ее стройное гибкое тело бессильно пало наземь, желтым блеклым монументом извращению природного порядка.

Не то чтобы Киантракс любил ее. Ничего подобного и в помине не было, никакой связи и слабости — по крайней мере, с его стороны. А вот Скуррантракс он был отчаянно нужен. В общем, безответная любовь. Но в груди родилась странная боль, какой Киантракс раньше не знал. Она язвила горше нытья в раненых боках и крыльях.

Уже двое мертвы — не только выродок Хорантракс, но и чудесная грациозная Скуррантракс. Происходит не просто случайное, пусть и чудовищное, искажение миропорядка. Это его фундаментальное изменение. Мир вдруг обрушился в свободное падение, покатился кувырком в безумие. Киантракс снова ревел, снова кусал и полосовал когтями, раскрасил все вокруг в цвета огня и крови.

Но почему-то, вопреки всем ожиданиям, этого оказалось мало. И вот Куиррантракс — мертва. И в Кондорре остались только Киантракс с Бруантраксом. Драконы стали вымирающим видом.

Этого не могло быть.

Но было.

Киантракс встал на задние лапы, распростер крылья. Пусть видят, какой он огромный, величественный! Пусть лицезреют, на кого посмели напасть! Он же почти бог! Вот, глядите — это не какой-то абсурдный фальшивый пророк. Почему они не хотят видеть?

Почему не видят?!

Словно огромная пила вспорола внутренности, и победительный яростный рев превратился в крик боли.

Ослепительно вспыхнув, с небес упала молния — и новая пила вспорола грудь. За ней — третья и четвертая. Киантракс отшатнулся, его мышцы судорожно сокращались. Трепещущее тело не хотело слушаться. Новая молния ударила в щеку. В ноздри проникла вонь горелой кожи. Посыпалась чешуя. Они изуродовали его! Осквернили!