Аргументация норманистов относительно летописного выражения «за море к варягам» как якобы убедительного свидетельства о скандинавском происхождении Рюрика, не выдерживает критики. Обращение к источникам показывают, что летописное «из-за моря» означало и южнобалтийское побережье, как это было, в частности, в примере с приездом дочери Витовта княжны Софии в Москву «из-за моря, от немцев», что С. М. Соловьев комментирует как «т. е. из владений Ордена, где жил тогда Витовт». «Заморьем» мог быть Гданьск/Данциг относительно Пскова и Новгорода, т. е. практически любая территория, с которой было морское сообщение. А фраза «из-за моря от немцев» косвенно подтверждает тот факт, что Рюрик был призван с южнобалтийского побережья, поскольку летописное «от варяг» явно было заменено в более поздних летописях на другое формульное выражение «от немец», в связи с образованием Ордена.

Таким образом, если исходный постулат о том, что «варяжское» — это есть «скандинавское», ничем не доказан, невозможно идти дальше и начинать рассуждать о скандинавской этимологии имени Рюрик.

Однако в вышеупомянутой статье об именах древнерусских князей Е. А. Мельникова, убежденная в том, что летописное «за море» указывает все-таки на Скандинавский полуостров, сообщает, что на скандинавское происхождение летописного князя указывает и этимология самого имени Рюрикъ, исходная форма которого, по ее убеждению, Hrœrekr и является типичным древнескандинавским и древнегерманским именем: «Подавляющее большинство древнегерманских двухосновных личных имен… по своей семантике являются, а генетически и восходят к хвалебным эпитетам… Таковы, например, имена Hrœrekr (Hróđrekr) — „могучий славой“…»[618].

При этом Мельникова ссылается на статью Г. Шрамма «Die erste Generation der altrussischen Fürstendynastie»[619], в которой он, рассуждая об именах Рюрика, Синеуса и Трувора, определяет их как «три аутентичных скандинавских имени» или «три скандинавских оригинала», вошедших в ткань восточнославянского языкового развития. Пусть они звучат по-славянски — как Рюрик, Синеус, Трувор, но объясняться они должны, по убеждению Шрамма, исходя из фонетических особенностей северогерманского, вернее, древнешведского языка IX века. При этом же Шрамм сообщает, что «Рюрик — древнешведский эквивалент заимствованного общегерманского популярного имени Roderich. И это настолько ясно, с ликованием констатирует Шрамм, что антинорманисты до сих пор не могли предложить никакой альтернативы»[620].

Насколько я знаю, в современной российской науке имя Рюрик особо и не обсуждалось как древнешведский эквивалент заимствованного общегерманского Родерик/Roderich[621], хотя как явствует из вышеприведенных примеров, такая форма имени Рюрика использовалась. Помимо этого, в канву норманистской аргументации при рассуждениях об имени Рюрик вплеталось там и сям слово «древнегерманское», но без погружения в детали. Замечание Шрамма представляется наиболее интересным из всего, что содержится в его статье, поэтому полагаю рассмотреть «общегерманское Родерик/Roderich» во всех подробностях.

Но прежде хочу привести примеры из работ шведских языковедов, касающихся скандинавской антропонимики и конкретно анализа имени Рюрик.

Скандинавские лингвисты о скандинавских именословах и имени Рюрик

Относительно традиций имянаречения у народов скандинавских стран шведский исследователь скандинавского рунического наследия и именослова, сохраненного руническими надписями, Ассар Янцен сообщал, что уже в глубокой древности акты имянаречение именем были связаны с религиозными ритуалами. У германцев вообще, напоминал он, имянаречение сопровождалось поливанием водой, т. е. было чем-то вроде языческого крещения, а также — подношением ребенку подарков. Вместе с тем Янцeн подчеркивал, что многие личные имена, сохранившиеся от викингского периода, трудны для понимания и толкования. Антропонимическая часть лексики подвержена под влиянием времени сильному «износу», именные компоненты, составлявшие изначально имя, могли настолько сократиться и упроститься, что имя изрядно меняло внешний вид.

Но даже в тех случаях, когда нам известно, из каких составных частей было построено имя, продолжал Янцeн, мы не можем быть уверенными в том, что его компоненты заключали какое-то общий смысл. Уже в первых веках нашей эры двучленные имена составлялись чисто механически, с помощью принципа варьирования, без особых мыслей о наделении их в составе имени цельным содержанием. Поэтому при истолковании имен всегда есть риск произвольно наделить конкретным содержанием какое-либо имя, изначально, возможно, никакого логического содержания не имевшего, а просто отражавшего принцип повтора или варьирования отдельных именных компонентов. Особенно это касается старинных, вышедших из употребления имен. В этих случаях, обращает наше внимание Янцeн, даже если мы с определенной долей вероятности знаем, что компоненты, составившие имя, несли в себе определенное содержание, понять его некий общий смысл бывает сложно.

На эти слова Янцeна стоит обратить особое внимание, поскольку они наводят на мысль, что многие «истолкования» скандинавских имен у российских норманистов типа вышеприведенного «могучий славой», являются модернизированным фантазированием, не имеющим связи с раннесредневековой традицией имянаречения.

Но продолжу пересказ рассуждений Янцeна о специфике работы с раннесредневековыми скандинавскими именословами. Другая сложность, с которой сталкивается толкователь имен, писал Янцeн, состоит в том, что старейшие имена уходят своими корнями в древнейшие представления и мировоззренческие ценности. Личные имена отражают изменения в истории культуры народа, мир его представлений и т. д., а не являются простым фактом номинации. Мы думаем, что мы знаем достаточно хорошо духовный мир древних германцев, историю культуры и мифологию. Но многое в этой тематике дискутабельно и ненадежно. И в толковании имен, которые отражают старинные отношения, можно легко допустить ошибку. В наши дни толкование имен — часто результат дилетантских спекуляций. Толковать отдельные имена без обширного исследования других имен такого же типа и возраста, заранее обрекать себя на неудачу. Многие имена пришли в Скандинавию в период Великого переселения народов и, как правило, преобразовывались в соответствии с фонетическими особенностями скандинавских языков, приобретая облик местного скандинавского имени. Этому способствовало и сходство между различными ветвями германских языков. При определении того, скандинавское ли это имя или заимствованное, было допущено много ошибок. Если какое-либо имя найдено на древнескандинавском рунном камне, а в более позднее время не зафиксировано в Скандинавии, но встречается в других германских языках, то с большой долей уверенности можно сказать, что это имя для Скандинавии заимствованное. Оно может быть реликтом более древнего общегерманского антропонимикона, подчеркивает Янцен[622].

Краткие выводы из рассуждений Янцена, таковы: в двучленных скандинавских именах совсем не обязательно исходить из мысли, что обе его части объединены общим содержанием, имя могло быть скомпоновано, исходя из принципа наследования различных именных компонентов,