– Я была замужем, – сказала она. – Правда, недолго.

– Ах вот как. А ваша девичья фамилия?..

– Раньше меня звали Беки Прайс.

Беки Прайс. Теперь все ясно. Ла Бакфаст, конечно, с тех пор несколько раздалась, однако ее яркая внешность все же должна была меня насторожить.

– Вы ведь и тогда уже были с Харрингтоном знакомы? – спросил я.

– Да, конечно. И даже какое-то время бегали на свидания друг с другом. – Она снова одарила меня загадочной улыбкой Моны Лизы. – Вы ведь, наверное, решили, что между нами и сейчас что-то есть, не правда ли? Уверяю вас, между нами ничего нет. Джон слишком умен, чтобы повредить своей безупречной репутации связью на стороне. – Ла Бакфаст уселась на стол, положила ногу на ногу, и я услышал отчетливый шелест нейлона. – А знаете, я ведь вас очень уважаю.

– Мне кажется, подобные заверения слишком часто предшествуют чему-то куда менее приятному.

Она засмеялась. И этот смех, пожалуй, звучал вполне искренне – если, конечно, не смотреть ей в глаза.

– Ох, Рой. Ну и характер у вас! Но должны же вы понимать, что победить вам никогда не удастся и лучше изящно выйти из схватки, чем смотреть, как рушится ваша карьера, как вас накрывает тень такой нехорошей истории, которая непременно выйдет на свет божий, если вы будете продолжать работать в «Сент-Освальдз».

– То есть, по-вашему, мне следует выйти на пенсию?

– Да, и как можно скорее. Например, по состоянию здоровья – это вполне достаточное основание. Или, скажем, семейный кризис…

– Вы не довели ваше расследование до конца, – сказал я, – а потому и не поняли, что моя семья – это «Сент-Освальдз».

Она пожала плечами.

– Мы оказали бы вам всемерную поддержку. Полностью выплатили бы жалованье до конца учебного года. Такая прибавка к пенсии стала бы для вас неплохим подспорьем.

Теперь я уже начинал сердиться.

– Вы полагаете, что все дело в деньгах? – спросил я.

– Ну конечно же нет, – сказала она. – Все дело, разумеется, в школе. Видите ли, Рой, расследование-то я все-таки провела. И знаю, что вы ненавидите всяческие перемены. Но ведь «Сент-Освальдз» действительно меняется. И мы из второсортной грамматической школы, опутанной замшелыми традициями, непременно создадим одну из лучших независимых школ Севера. У нас все будет самое лучшее – и оборудование, и преподаватели высочайшей квалификации, и совместное обучение девочек и мальчиков. Да, они будут и учиться, и трудиться рука об руку, имея для этого поистине замечательные условия. Но для этого нам придется кое-что изменить. Чтобы школа развивалась, двигалась дальше, нам нужно, чтобы развивались и двигались дальше те люди, что в ней работают.

– А я, как вам кажется, на это не способен?

– Да нет, я просто знаю, что вы этого делать не будете. – Она покачала головой. – Послушайте, Рой. Тут нет ничего личного. Мне, пожалуй, даже нравятся ваши маленькие странности. И все же вам пора уходить. И вы понимаете, что это так. Вы нам не соперник, так что не стоит с нами тягаться. Я, например, предпочла бы видеть, как вы вполне миролюбиво и достойно покидаете ваш пост и выходите на пенсию, а не удаляетесь под громовые раскаты, точно грозовая туча.

– Я вообще не собираюсь покидать свой пост, – сказал я. – Я намерен умереть на посту, а затем красоваться на стене вместе с другими горгульями.

Ла Бакфаст вздохнула.

– Ваш вариант не годится, Рой. Министерство здравоохранения и социального обеспечения никогда этого не допустит.

А у нее есть чувство юмора, подумал я. Какая жалость, что глаза у нее такие холодные!

– Вообще-то нам казалось, что подобная беседа не потребуется, – сказала она, – но поскольку вы проявляете такое упрямство…

– Кому это вам? – прервал ее я. – Вы с Джонни Харрингтоном что, слились воедино, как Гермафродит и Салмакида?[135] Или «мы» это наиболее употребимое местоимение Нового Порядка? Позвольте в таком случае заявить вам, госпожа Бакфаст: у нас с вами может состояться столько таких вот маленьких бесед, сколько вам будет угодно. И вы можете сколько угодно сидеть на моих уроках, наблюдать за столькими диктантами и читать столько письменных переводов классической прозы, сколько сможете переварить, но убраться на пенсию вы меня не заставите, как не сможете убедить меня и в том, что ради прогресса следует поступаться своими принципами.

Снова эта улыбка Джоконды. И снова я подумал, что Бакфаст чем-то сильно напоминает мне нашу неустрашимую Мисс Вызов.

– Принципами? – переспросила она. – В том-то и дело, Рой: все это вообще упирается в принципы. Послушайте, мы ведь это не раз уже обсуждали. Нам кажется, что вы, возможно, чересчур приблизили к себе определенную группу учеников вашего класса. Особенно юного Аллен-Джонса. Мы считаем, что этот мальчик очень плохо влияет на других детей.

Я издал любимый звук нашего старого директора – то ли фыркнул, то ли хрюкнул – и сказал:

– Таких мальчиков у нас в школе не один, а несколько, вот только Аллен-Джонс не имеет к ним ни малейшего отношения. Интересно было бы знать, что такого ужасного он, по-вашему, совершил?

Она опять загадочно улыбнулась.

– Ох, Рой, вы так стараетесь защитить своих ребят. Это, ей-богу, вызывает у меня огромное уважение. Правда-правда. Однако после той истории с Рупертом Гундерсоном…

Я не выдержал и сообщил ей – в нескольких отборных латинских выражениях, – каково мое мнение о Руперте Гундерсоне.

– Ну что ж, – с неизменной улыбкой сказала она, – суть дела, собственно, не в этом. Куда важнее, что Аллен-Джонсу, вполне возможно, грозит исключение из школы.

От неожиданности я даже вскочил, и моя поясница тут же угрожающе скрипнула.

– Нет, – твердо сказал я. – Это несправедливо.

И вдруг понял, что подобный выбор слов годится скорее для школьника, а не для такого старого, закаленного в боях центуриона, как я. Впрочем, события нескольких последних недель уже заставили меня чувствовать себя на собственной кафедре школьником. И это ощущение оказалось далеко не самым приятным; и в кои-то веки я не мог обвинить в этом доктора Дивайна.

– Дело не в справедливости, – спокойно сказала Ла Бакфаст, – а в том, чтобы избежать раскола. Ваш Аллен-Джонс попросту не вписывается в здешнее общество. Мало того, он оказывает на него разрушительное воздействие. Возьмите, к примеру, Бенедикту Уайлд. Мы пытаемся полностью перестроить «Сент-Освальдз», а это означает решительное избавление от всего того, что стоит на пути прогресса. Когда-то, может, преподавателям этой школы и было вполне позволительно совершать эксцентричные поступки, выглядеть старомодным, демонстрировать самобытность характера. Но в настоящее время школе требуется твердая рука и разумное управление всем ее механизмом, но если в этом механизме полно старых, сносившихся деталей, то нормально работать он, разумеется, не будет.