Однако Эссексу представилась еще одна, последняя возможность взять реванш — и вновь в противостоянии с Испанией. Филипп II, которому было уж за семьдесят, поклялся отомстить за взятие Кадиса. Король страдал от подагры и артрита и почти не мог двигаться. Слуга массировал ему ноги и ступни каждое утро в течение часа. В гневе король кричал, что продаст все, что у него есть, до последнего канделябра, но Елизавете отомстит[1033].

Его жажда разрушения была столь велика, что впервые в жизни он позволил себе действовать импульсивно: 15 октября 1596 года вторая Великая армада готовилась выйти в плавание, хотя сезон для экспедиции был уже слишком неподходящий, чтобы рассчитывать на успех[1034]. Случай поистине исключительный, ибо никогда ранее Филипп не поддавался на провокации, жертвуя долгосрочными стратегическими целями ради сиюминутных чаяний. Образованнейший и умнейший из европейских монархов, он тем не менее никак не мог справиться с некоторыми своими слабостями, в частности с навязчивой потребностью контролировать каждый шаг своих военачальников.

Новый испанский флот, создававшийся с целью захвата Бреста в Бретани, состоял из 126 кораблей, среди которых было 60 боевых кораблей с 15 000 солдат на борту. Теперь же, согласно новому приказу, он направлялся в сторону Ирландии или, если ветер не будет благоприятствовать, в порт Милфорд-Хейвен в Уэльсе[1035]. Если бы всему флоту удалось высадиться одновременно, угроза вторжения была бы даже выше, чем в 1588 году, поскольку на этот раз, когда Армада была впервые замечена рядом с мысом Финистерре, корабли королевы Елизаветы находились на починке в Чэтхеме. Однако в ночь на 17 октября испанские корабли попали в шторм, в результате которого 32 корабля потонуло. Оставшиеся суда «дохромали» до Ферроля и Ла-Коруньи. Далее на север двигаться они не могли. Там к ним присоединилась флотилия из еще 40 боевых кораблей с 4500 солдатами, спешно снаряженная в Виго[1036].

Еще до Рождества, когда Эссекс все еще находился в опале из-за авантюры в Кадисе, лорд Говард и Бёрли начали тайно собираться в доме последнего на улице Стрэнд и обсуждать следующий ход в этой шахматной партии. Довольно быстро они решили, что необходимо новое нападение, в результате которого остатки атлантического флота Филиппа были бы выведены из строя. Но кто мог бы возглавить эту операцию? Говард признался, что уже староват для таких дел: ему недавно стукнуло шестьдесят, и в очередное затяжное плавание он отправляться не собирался. Елизавета, как всегда, держала в уме Эссекса, однако он и на этот раз предлагал устроить испанцам полномасштабную контрармаду. После отказа королевы он вновь захандрил. Но он так сильно хотел возглавить наступление на испанцев, что даже убедил Рэли и Сесила поддержать его план в урезанном варианте — и снова у королевы за спиной. Окончательный вариант плана, к принятию которого Сесил очень осторожно готовил Елизавету, был оговорен во время тайного ужина в доме Эссекса, где наряду с последним присутствовали Сесил и Рэли[1037].

В соответствии с планом Эссекс получал разрешение на захват одного из крупных испанских портов с последующим созданием на его территории постоянной военной базы для английских кораблей, как он давно хотел. Рэли должен был играть роль его представителя при дворе, вернув себе должность капитана королевской гвардии. Предполагалось также, что Рэли подпишет договор с правительством на обеспечение 6000 человек в течение трех месяцев, составленный к немалой выгоде мореплавателя. Сесил же получал доходный пост канцлера герцогства Ланкастерского, приносивший по меньшей мере 2500 фунтов (2,5 млн фунтов стерлингов в пересчете на современные деньги) в год. Адмиралу Говарду за невмешательство решили пожаловать ценные земельные активы. Каждый оказывался в выигрыше[1038]. План казался столь гениальным, что в доме Эссекса на какое-то время воцарилась атмосфера абсолютного дружелюбия. Три заклятых врага уже вместе хихикали, сравнивая Елизавету со свергнутым королем Ричардом II. Эссекс описал этот вечер как «чудесно забавный»[1039].

В проигрыше оказывалась только Елизавета. Но она слишком хорошо знала своих многолетних спутников. Заподозрив неладное в их неожиданном сближении, она план не одобрила. 18 и 19 мая в покоях королевы прошло две аудиенции, в ходе которых она отчитала всех троих за необоснованное стремление начать военную кампанию в отсутствие видимых признаков какой-либо угрозы. В гневе она воскликнула: «Вести войны я не намереваюсь, но лишь в случае необходимости защищать страну». Этот принцип был ключевым в ее представлении о монархии. Как и в 1588 году, воительницей она не была. Не преминула она напомнить и о без того больших расходах на армию и флот. Особенно она злилась на Роберта Сесила, от которого призывов к войне никак не ожидала[1040].

Несколько изменить свое отношение к ситуации Елизавету заставили вести из Франции. Мориц Оранский превратил армию Нидерландов в боеспособную единицу. Штурмом был взят Гронинген, отвоеваны почти все территории семи северных провинций. В январе 1597 года неподалеку от Тюрнхаута голландцы наголову разбили испанцев. Однако Пикардия все еще оставалась вне досягаемости, и помочь отчаянно противостоящему Испании Генриху IV Французскому не было никакой возможности. В начале марта в Лондон пришли ужасные новости о том, что Амьен взят войсками Альбрехта, эрцгерцога Австрийского, которые готовы перейти Сомму и двинуться на Париж. Генриху пришлось срочно отправлять посланцев через Ла-Манш и просить Елизавету о помощи. На этот раз он был согласен оставить ей Кале в качестве залога, лишь бы она выслала войска[1041].

Елизавета изобразила равнодушие, заявив, что не может предложить более того, что уже делает[1042]. Из-за ее отказа Генриху пришлось мобилизовать все свои силы для отвоевания Амьена, после чего он был готов заключить с Филиппом мир, несмотря на имеющийся договор с Елизаветой. Французские войска направлялись к Амьену примерно в то самое время, когда Елизавета отчитывала Роберта Сесила за поддержку военных планов Эссекса, а посланные Генрихом для заключения мира с Испанией переговорщики были на пути в Рим.