Эссекс, чья паранойя в отношении Роберта Сесила начала затмевать разумность суждений, собирался вывести на чистую воду лорд-казначея и его сына, которых считал главными виновниками своего унижения. В его доме регулярно собиралась целая клика недовольных Елизаветой дворян и отчаянных вояк, которые слетались на его речи, как мухи на мед. Роберт говорил, что «поразит придворных лизоблюдов их же оружием, и тогда королева увидит, на чьей стороне правда»[1020].

Наиболее заметными фигурами среди «новобранцев» Эссекса были Генри Ризли, граф Саутгемптон, и лорд Генри Говард, младший брат герцога Норфолка, казненного в 1572 году после разоблачения заговора Ридольфи. Злобный, праздный, богатый, женоподобный и бисексуальный граф Саутгемптон — тогда еще юноша — был одним из покровителей Уильяма Шекспира и адресатом его эротических поэм «Венера и Адонис» и «Обесчещенная Лукреция». Уже более трех лет Саутгемптон состоял в нерегулярной любовной связи с Элизабет Вернон, одной из фрейлин королевы. В какой-то момент он разорвал с ней отношения, но, узнав, что она беременна, спешно на ней женился[1021].

56-летний Генри Говард был тайным католиком и сочувствовал казненной Марии Стюарт. Когда королева Шотландии была еще жива, Бёрли не менее пяти раз арестовывал его за участие в заговоре. Именно с его визита начиналось утро графа Эссекса. Также Говард взял на себя функции Энтони Бэкона, слегшего со смертельным заболеванием[1022]. Любивший, как и Елизавета, игру на лютне и покровительствовавший композитору и музыканту католического вероисповедания Уильяму Бёрду, Говард давал Эссексу ценные политические советы, передавал все слухи и новости, подобно губке, из которой граф мог выжимать все подробности придворных интриг. При этом Говард сохранял деловые отношения с Робертом Сесилом, не разделяя усугублявшейся паранойи Эссекса[1023].

Еще одним родовитым сторонником Эссекса был лорд Рич, муж его старшей сестры Пенелопы и некогда один из богатейших и могущественных придворных. Физически сильный, резкий в суждениях и поступках, заядлый дуэлянт, барон Рич презирал Бёрли. Известно также, что он не возражал против любовной связи своей жены с другим приспешником графа Эссекса — Чарльзом Блаунтом, лордом Маунтджоем. Статный красавец с веснушчатым лицом, Маунтджой был из тех, про кого говорят: он далеко пойдет. Но человек предполагает, а Бог располагает.

Хотя 63-летняя королева путешествовала все меньше и перемещалась в основном между Уайтхоллом, Гринвичем, Ричмондом, Хэмптон-кортом и Нонсачем, Эссекс видел ее все реже. Круг придворных, к которым она могла заехать на ужин, ограничивался теперь Уильямом Бёрли, Робертом Сесилом, архиепископом Уитгифтом и адмиралом Говардом. Эссекс называл их преторианской гвардией. Плохим признаком было и то, что граф так и не получил от королевы доверительного прозвища, зато такового удостоился архиепископ Уитгифт: заехав как-то к нему домой в Ламбет, Елизавета заявила, что будет называть его «мой черный муженек»[1024].

Зимой 1596/97 года Эссекс от отсутствия внимания со стороны королевы демонстративно захандрил. Однажды Елизавета ужинала в поместье Челси, принадлежавшем короне, но пожалованном королевой жене адмирала Говарда Кейт Кэри. Там же находился и Эссекс, однако он отказался выходить на ужин из своих покоев[1025]. В другой раз после многочасовой личной беседы Сесила с королевой граф слег на две недели в постель, хотя болен не был. Поразительно, но эмоциональный шантаж вновь увенчался успехом: королева несколько раз специально посылала за ним, и в итоге он предстал перед ней в ночной рубашке и колпаке. Трудно сказать, действительно ли она хотела его видеть или проверяла, готов ли он по-прежнему плясать под ее дудку[1026].

Совершал Эссекс и более конструктивные попытки вернуть расположение королевы: он сделал вид, что оставил в прошлом любовные утехи и ударился в религию, начав даже регулярно посещать утрени и вечерни[1027]. Однако подобное преображение длилось недолго. Вскоре после Рождества 1596 года Анна Бэкон, мать Энтони и Фрэнсиса, уличила его в отступлении от недавно заявленных принципов[1028].

Соответствующие сведения она получила от своей знакомой Дороти Стаффорд, старейшей на тот момент фрейлины королевы, которая сообщила о прелюбодейской связи Эссекса с молодой, но несчастной в браке Элизабет Стэнли, графиней Дерби, внучкой Бёрли и любимой племянницей Роберта Сесила. Настойчиво призывая Эссекса воздержаться от «увлечений плоти», Анна Бэкон обвинила его в поругании имени благородной особы, столь близкой к королеве: «Порочную связь надлежит прервать любой ценой, пока не случилось внезапной беды». Имелась в виду беременность Элизабет, которой Эссекс не должен был допустить любой ценой.

Граф с негодованием отмел обвинения, но сама его реакция красноречиво говорит о том, насколько он был уязвим к выпадам такого рода: «Я пишу эти слова во имя истины, а не защиты своего доброго имени. Я призываю величие Бога мне в свидетели и заявляю, что выдвинутые в мой адрес обвинения ложны и несправедливы. Со времени моего отплытия в Испанию не позволил я себе ни единой несдержанности в отношении особ женского пола»[1029].

Однако обвинения не были голословными: спустя четыре месяца, когда графиня вернулась ко двору на Пасху, граф снова вступил с ней в любовную связь[1030]. При этом за несколько дней до этого королеве пришлось отчитать и наказать (в ход пошли даже руки) двух своих до времени созревших фрейлин — Бесс Бриджес и Бесс Рассел. Провинились они тем, что, приняв «хмельных напитков», прокрались в тайные покои и наблюдали за игрой графа Эссекса в теннис[1031]. Елизавета была уверена, что с собой фрейлины прихватили предкоитальные контрацептивы, а именно вагинальные свечи из обваренных и перемолотых горьких миндальных орехов[1032].