за кликами, чтобы доказать свой растущий охват, потворствуют триумфалистским тропам, воспевающим достижения Китая и принижающим другие страны. Даже ученые и общественные интеллектуалы присоединились к ним, собирая широкую аудиторию в социальных сетях с помощью сабельной риторики. Онлайновый джингоизм стал настолько тревожным, что неформальный коллектив анонимных добровольцев, известный как "Великое движение переводов", начал выводить токсичность во внешний мир, переводя ультранационалистические комментарии из китайских социальных сетей и публикуя их на английском и других языках в Твиттере - усилия, которые государственные СМИ пытались дискредитировать как клеветническую кампанию против Китая.

На фоне такого брожения недоверие Китая к Западу вышло далеко за пределы коридоров власти и просочилось в общественный дискурс, подпитывая пронзительную риторику, которая часто вытесняет аргументированные доводы. Рост антикитайских настроений в западных политических кругах также затрудняет для Пекина предложение компромиссов, которые многие в партийной элите и в обществе в целом могут воспринять как слабость. "Партия может обуздать этот национализм", - говорит Джессика Чен Вайс, ученый из Корнельского университета, изучающая роль национализма в китайской внешней политике. "Но для этого необходим политический капитал, который они, возможно, не хотят или не могут потратить". Или, как говорится в китайской поговорке, "если ты оседлал тигра, с него трудно слезть".

Учитывая непрозрачную авторитарную систему Китая, трудно точно оценить глубину общественной поддержки Си и Коммунистической партии. Тем не менее, те отрывочные сведения о настроениях населения, которые мы получаем в социальных сетях, свидетельствуют о том, что многие китайцы глубоко переживают за положение своей страны в мире и за то, как их воспринимают посторонние. Положительные оценки приветствуются, поскольку они подтверждают возрождение Китая как великой державы. Негативные комментарии, с добрыми намерениями или иными, все чаще отвергаются как клевета со стороны заблуждающихся и злонамеренных людей.

Си настаивает на том, что Китай будет придерживаться курса "реформ и открытости", но если Дэн когда-то призывал партию "освободить мысли", то Си приказал своим сотрудникам "унифицировать мышление" и закрыть свой разум от "коррумпированного" иностранного влияния. Его заявление о восходящем Востоке и угасающем Западе стало статьей веры в партии и за ее пределами; подвергать сомнению такие взгляды почти равносильно нелояльности. Подобно тому, как американские "воины культуры" видят свою борьбу в манихейских терминах, многие националистически настроенные китайцы принимают претензии партии на лидерство в экзистенциальном поиске национального достоинства и доминирования. Компромисс часто воспринимается как слабость, а сотрудничество - как сговор.

Как пишет британский историк Роберт Бикерс, «национализм имеет значение в Китае, а то, что имеет значение в Китае, имеет значение для всех нас». Движимый историческими обидами и чувством цивилизационного предназначения, Китай Си дерзок, но хрупок, бесстрашен, но не уверен. Это потенциальная сверхдержава, которая торопится, стремится захватить мир и в то же время опасается того, что может произойти. Она требует, чтобы ее видели, слышали и уважали, но препятствует посторонним, которые пытаются заглянуть за помпезность и пропаганду. Она осуществляет глобальное влияние с помощью экономической и военной мощи, даже когда ее правящая партия отступает в идеологический кокон. Ее выбор меняет мир, и нам следует понять, почему и как. Понять этот мощный, непрозрачный и беспокойный Китай стало труднее, чем когда-либо, но именно поэтому мы должны попытаться это сделать.