без ответа.

Какая разница.

…итоги

Подведём итоги.

Можем ли мы сказать, что мы рассказали сагу, если не о счастливых судьбах, слишком пафосное это слово, счастливых, но, по крайней мере, судьбах удавшихся?

Он

Он, который молодой.

Может ли романтик рассчитывать на полноту жизни?

Да, но только если иметь в виду полноту романтическую, в которой нет быта, нет повседневности, и время не может быть длительным.

У нас есть все основания считать, что судьба ему воздала за что-то, только не будем задавать вопрос за что. Так случается, родился в «белой рубашке», поэтому многое должно сбыться. И сбылось.

О чём ещё мечтать романтику, если фактически прожил две жизни вместо одной, когда и за одну впору поблагодарить судьбу.

Дважды вдохнуть жизнь в женщину и умереть, когда любовь ещё жива.

Умереть на пределе жизни.

На что ещё может претендовать романтик в этом мире.

Он

Он, который не так молод.

Попробуем без иронии подумать о благородстве, в эпическом смысле, максимально расширяя горизонты.

Может ли благородство, благородные помыслы, благородные поступки, стать основанием удавшейся судьбы?

Да, если иметь в виду эпический ракурс, т. е. без мелодраматизма, и без излишнего морализирования.

А с теми моими оппонентами – вряд ли они окажутся читателями настоящей книги – которые не согласятся, которые скажут, что всё это выдумки, сказки для наивных девиц, и возражать особенно не буду. Только и скажу, что эпический ракурс не для них, могу предположить, что они замкнуты в повседневности, где всё грубо и зримо, а всё остальное, как считают они, от лукавого[479].

Мы мало что знаем о том, который не молод.

Возможны различные варианты.

Возможно, благороден по рождению, по составу крови, голубого она или иного цвета. Благородство как дар, такой же, как дар, музыкальный или поэтический.

Возможно, далось это благородство в результате мучительного противоборства и с миром вокруг, и с самим собой. Осознал дисгармоничность и трагичность жизни, наделал ошибок, многое себе не может простить, но не сломался, не сдался. Благородство не столько как дар, а как итог (можно сказать, эпический итог), где методом проб и ошибок, удалось вырулить на верную дорогу.

Понимает, нет у него достаточных сил, нет энергии для страсти, по возрасту, или по другим причинам, какая разница. Но судьба за что-то, только не будем задавать вопрос за что, будем считать, что тоже родился в «белой рубашке», воздала ему, так или иначе судьба компенсировала ему прошлые неудачи этой женщиной, возможностью соучастия в её судьбе, и это соучастие помогает ему обрести полноту и глубину жизни.

Конечно, для многих догматических, заплесневелых культур, мужчина вольно или невольно посылающий женщину на испытание страстью, ущербен и не достоин имени мужчины.

Не будем с ними спорить, бесполезно.

…хотя подспудно я спорю с ними на всём протяжении книги…

Им невдомёк, что можно испытывать радость от того, что увидел обновлённой любимую женщину. Что она освободилась от страданий и обрела спокойствие.

Какой ценой?

Не имеет значения.

Пусть хоть десять «Титаников» погибнут, хоть сто.

Кто счастлив, тот и прав.

А если мы сочтём, что счастлив, слишком пафосное слово, можно заменить на спокоен.

А это, в свою очередь, определяет его спокойствие, которое проникает до самых глубин сознания.

Можно только позавидовать.

И впереди целая жизнь, до самой смерти.

До его смерти.

Она

Вот где всё сполна.

И любовь, и замужество, и соблазн, и преодоление соблазна.

И катаклизм, и преодоление катаклизма.

И разумное и иррациональное.

И шум и ярость.

И стон и грохот.

И тишина.

А теперь ещё и недостающее звено, любовь к дочери, которую она обрела после долгих лет отторжения.

Невольно подумаешь, что вся эта катавасия, весь этот шум и грохот, да и сам Титаник, схватка человека со стихией, самонадеянность человека, и ужас, страх, когда от самонадеянности не осталось и следа, просто изящная декорация к судьбе женщины.

Только и всего.

На этом можно было бы поставить точку, но сделаем ещё один шаг. Эпический ракурс на то и эпический, что не боится заглядывать за горизонты.

Многие удивляются, я в том числе, что Наталья Гончарова-Пушкина-Ланская, как говорят, была счастлива не с Пушкиным, не с Дантесом, а с Ланским[480].

Так это было, или не так, кто, на каких весах, может измерить. У нас нет оснований не довериться мнению самой женщины, считая, что во всех случаях она права. Даже если заблуждается.

В нашем случае, если допустить, что наша героиня дожила до глубокой старости, и признается себе, другим, что более всего благодарна мужу, мы не должны удивляться.

Как не должны удивляться, если она признается, что самым счастливым периодом её жизни, было сумасшествие, которое посетило её с ним, которого похоронил океан.

Вспомнит, прежде всего, его.

Во всех случаях, не должны мы опускаться до судилища над женщиной.

P.S.

Сейчас думаю, что предложенный вариант совсем не о гибели «Титаника».

Можно назвать его иначе.

Женский портрет в интерьере гибели «Титаника».

Сюжет седьмой

Лейли-девственница

…сюжет для ТВ

После шести сюжетов для кино, седьмой сюжет предлагается для телевидения.

В чём специфика этого отличия?

Если не углубляться в теоретические споры, то настоящий сюжет приближается к жанру телевизионной передачи, тем самым, сознательно размываются границы «сюжета», который предполагал бы, что будет снят художественный, игровой фильм, как сам себя исчерпывающий художественный текст.

Не исключаю, что у этой «передачи» может быть ведущий, который непосредственно обращается к зрителям, предлагая им не только смотреть, но и обсуждать предлагаемый «сюжет». Поэтому далее будем называть этот сюжет фильм-передача.

Также не исключаю, что подобный фильм-передча может стать началом серии фильмов-передач о произведениях азербайджанской культуры, способствующих преодолению герметизма этих произведений.

Вновь не углубляясь в теоретические споры, замечу, что преодоление герметизма, отсутствие перманентной рефлексии, серьёзный порок азербайджанской культуры.

…что имел в виду Борхес?

Кажется, Борхес[481] сказал, что классическое произведение живёт во времени.

Живёт, значит изменяется во времени, каждый раз обнаруживая свой новый лик.

Поэтому и называется «классическим».

Не может быть «классики» у людей, боящихся быть живыми, если даже их предки создали множество шедевров. Попытка сберечь, сохранить, удержать, если речь идёт не о профессии архивиста, есть признак увядания, умирания.

Но меняется ведь не книга, не ноты, не картина. Классику «классикой» делают интерпретации живых людей.

Смелые, даже дерзкие интерпретации.

И если живые, мятущиеся люди то воссоздают Орлеанскую деву[482] как великую девственницу, жертвующую своей женской сутью во имя великих целей, то низводят