круглый столик был накрыт белой скатертью, на которой лежали простенькие столовые приборы, что, казалось, обещало солидный ужин.

Комнаты были смежные, и, осознав это, и Сильвия, и Льюис почувствовали себя неловко. Он решительно прервал повисшее молчание:

– Первое, что вы сделаете, – это примете горячую ванну. И пожалуйста, поторопитесь. Потом можете надеть вот этот халат и поужинать в нем. Сейчас не время для идиотских условностей. Я бы не хотел, чтобы к нашим проблемам добавилась еще и пневмония.

Он намеренно выразился так бесцеремонно, рассудив, что это лучший способ добиться от Сильвии согласия. Он сильно беспокоился, как бы она не подхватила серьезную простуду. Но если он ждал возражений, его спутница их не высказала. Она просто собрала свои немногочисленные пожитки и вышла из комнаты.

Когда она удалилась, Льюис прошел в собственную спальню, снял промокший пиджак и жилет, стянул рубашку и энергично обтерся полотенцем перед камином. Потом надел купленный свитер. Теперь он почувствовал себя лучше. Последние испытания лишь укрепили его стойкость, закаленную долгими вахтами под проливными дождями.

Примерно через десять минут он услышал, что Сильвия вернулась в соседнюю комнату, услышал сочувственный голос хозяйки, услышал, как та принесла ужин. Потом наступила тишина. Он немного выждал и постучал в дверь. После секундной паузы раздался голос Сильвии, приглашающий войти. Льюис открыл дверь и замер на пороге.

Она стояла на коврике у камина, завернутая в грубый халат, который он ей купил. Это незамысловатое белое одеяние придавало ее красоте ошеломительную девственную чистоту. Похоже, ванна помогла ей полностью восстановить силы, освежиться и согреться. Волосы мягко спадали на лоб, в глазах уже не было усталости.

Льюис тихо сказал:

– Так-то лучше. Намного лучше. А теперь, полагаю, вы хотите остаться одна. Я поужинаю у себя.

Ее щеки ярко вспыхнули.

– Это нелепо. Здесь уже накрыли на стол.

Он помешкал, медленно вошел и сел, когда она заняла свое место. Они молча приступили к еде. Суп был великолепен – густой и горячий, настоящий деревенский суп, какой варили в этом регионе, – от него тепло разливалось по всему телу. Один или два раза Сильвия бросала на Льюиса неуверенный взгляд и тут же отводила глаза, поскольку его лицо оставалось непроницаемым. Но наконец она заставила себя заговорить:

– Как чудесно, что вы нашли для нас эти комнаты. – Слова давались ей с трудом, были неуклюжи и банальны, но ее волнение и признательность придавали им более глубокий смысл. – Я не знаю, как вас отблагодарить… О, сколько бы я ни благодарила, все равно будет мало.

Она замолчала, нервно кроша хлеб. Льюис ответил не сразу. Ужин наедине в такой интимной обстановке – одного этого было достаточно, чтобы выбить его из колеи. Да и знание того, что Сильвия ему лжет, весь день ело его поедом. Теперь, когда непосредственная опасность миновала, он находил странное, извращенное удовлетворение в том, чтобы причинить ей боль… и да, причинить боль самому себе.

– Как я уже говорил, не стоит благодарности, – ответил он небрежным тоном. – Я рад сделать все возможное, чтобы помочь вашему отцу. Для меня невыносима мысль, что невинный человек страдает.

Произнося эти слова, он заметил, что она вдруг прикусила губу и отвела глаза. Он продолжил:

– Для меня эта погоня – сущие пустяки. Но для вас, должно быть, жизнь в бегах весьма болезненна… Да еще после тихого Гейдельберга.

Наступила пауза. Сильвия очень побледнела. Но, совершив над собой усилие, подняла взгляд на собеседника:

– Я не жила в Гейдельберге.

– Правда? – Он прикинулся удивленным.

Она твердо продолжила:

– Я жила по большей части в Париже. Последние несколько лет изучала там живопись.

– Ах, вы изучали живопись! Как восхитительно и романтично!

Она покраснела, расслышав иронию в его словах. Но, хотя ее голос дрожал, продолжила не колеблясь:

– Не настолько романтично, как может показаться. Боюсь, я не слишком талантлива. Денег у меня было очень немного. Только те, что мне удавалось зарабатывать на рекламе, рисунках для плакатов и тому подобном. Это была чрезвычайно тяжелая работа.

– Вы меня удивляете. Простите, но я было подумал, что ваш отец обеспечивал вам весьма достойное содержание из своего профессорского жалованья.

Теперь она побледнела сильнее, чем когда-либо прежде.

– Как бы я ни любила своего отца, я ни разу не взяла и пенни из его рук.

Это был момент откровения. Они смотрели друг на друга в напряженном молчании, которое было прервано внезапным стуком в дверь. Вошла светящаяся дружелюбием домовладелица, неся перед обширным бюстом поднос.

Хозяйка улыбнулась гостям с добродушным интересом:

– Вам понравился мой суп? Хорошо! Я рада. А теперь у меня для вас телячья рулька по-баварски. Бесподобная. – Она с легким стуком поменяла тарелки. – Бедные вы мои – пришли такие промокшие и голодные. Но, ах, я к этому привыкла. Много туристов приходит ко мне с гор в любую погоду. У меня много гостей. Иногда даже бывают те, кто путешествует пешком. Но я всегда рада принять хороших людей. И я сразу могу сказать, что вы такие и есть!

Поставив на стол аппетитное с виду блюдо, она подождала, когда гости приступят к еде, изучая их темными и блестящими, как чернослив, глазами.

– А вы не очень-то похожи, но все равно красивая пара. Еслибы я не знала, что вы брат и сестра, приняла бы вас за влюбленных. – Она хлопнула себя по бедрам и, откинув назад голову, рассмеялась над нелепостью собственных предположений. – А теперь попробуйте мою телятину и скажите, понравилось ли вам.

– Очень вкусно, – скованно ответила Сильвия.

Когда домовладелица вышла из комнаты, Льюис иронически развел руками:

– Боюсь, речи этой пожилой дамы смутили вас. Мне пришлось сказать, что мы брат и сестра, чтобы она нас впустила. Впрочем, выдуманные мной отношения вполне приличны. Как думаете, Карл не станет возражать?

– Нет, – с усилием произнесла она пересохшими губами.

– Должно быть, вы жалеете, что с вами сейчас я, а не он.

– Вы так думаете?

– Почему нет? – Он натянуто улыбнулся. – Вы любите друг друга. Это идеальный рецепт для подобного приключения.

Сильвия молчала. Ее лицо снова напряглось и посерело. При виде этого пепельного лица Льюис испытал жестокие угрызения совести. Как ему пришла в голову идея причинить ей боль? Отбросив горькую иронию, он тихо сказал:

– Завтра мы раздобудем машину. В этом городе будет просто найти подержанную. Отправимся в Брейнтцен окольными дорогами. Если хоть немного повезет, ничто не помешает нам прибыть туда к вечеру.

Но Сильвия не поддержала смену темы. И не отвела глаз от его лица. Она облизнула бледные губы, а затем, словно настраивая себя