одновременно включили неумолчную сирену, превратившую сельскую местность в подобие бедлама.

Льюис мрачно стиснул зубы. Теперь, когда за ними гналась по пятам эта ракета, их положение снова стало опасным. Все зависело от быстроты его автомобиля, от слова, данного ему владельцем мастерской. Он тверже схватился за руль и пустил машину на полную мощность. Ее ответ был великолепен. Стрелка спидометра неуклонно поползла по своей орбите. Весь корпус автомобиля задрожал, как живое существо. Все быстрее, быстрее летели они вперед, пока бьющий в лицо ветер не превратился в ураган, а мелькавшие по обочинам деревья не слились в одну размытую полосу.

Примерно полторы минуты полицейская машина держалась за беглецами, а затем начала постепенно отставать. Сквозь гудящий в ушах ветер было слышно, что вой сирены затихает. Льюис мчался с той же головокружительной быстротой. Даже самое незначительное отклонение в сторону, малейшая ошибка убили бы пассажиров, но он не осмеливался уменьшить скорость. Сильвия сидела не шевелясь, как статуя.

Наконец машина преследователей исчезла из виду, сирена затихла. Продолжая ехать с той же скоростью, Льюис зорко поглядывал по сторонам. Внезапно впереди показался перекресток. Ударив по тормозам, Льюис свернул на проселочную дорогу. Еще два крутых поворота – и они запутались в сети извилистых тропинок, проложенных в безлюдной болотистой местности, среди чахлых кустарников. Но Льюис был даже доволен, что заплутал, понимая: с преследователями неизбежно произойдет то же самое.

Он знал, однако, что Брейнтцен находится на западе. Кружа в этом лабиринте, он неуклонно держался заданного направления, поглядывая на компас.

Примерно в два часа дня они обнаружили в этой жалкой, заросшей осокой глуши указатель, сообщавший, что до Мелкебурга пять километров. Льюис взглянул на карту. Мелкебург, город, лежавший на главной дороге, отстоял от Брейнтцена чуть больше чем на сто километров. Выбрав проселочные тропы, как предположил Льюис, они стряхнули преследователей и сократили себе путь километров на пятьдесят.

Этой информации ему было достаточно. Он медленно продвигался вдоль торфяников, пока на краю поля, поросшего камышом, не обнаружил заброшенный сарай. В этот бывший коровник, теперь бесхозный и пустой, он загнал машину, поставил ее на ручной тормоз и наконец смог расслабиться. Повернувшись к Сильвии, он изложил дальнейший план:

– Учитывая, как засуетилась полиция, нам лучше в дневное время держаться подальше от дорог. Стемнеет через пару часов. А до этого придется расположиться здесь. Можем беседовать, спать, петь или загадывать загадки. Жаль, что печенье и сыр закончились. Они бы сейчас очень пригодились.

Все еще держась отстраненно, как и весь день, она сказала с какой-то задумчивой печалью:

– Смотреть в лицо опасности – это просто. Смотреть ей в лицо с улыбкой – вот что гораздо сложнее. Между прочим, – добавила она, – вы прекрасно водите машину.

Льюис не мог признаться ей, что его веселость была поддельной, напускной, что таким образом он пытался побороть подавленное настроение, которое охватило их. Он сменил тему.

– О чем вы думали, когда мы мчались на такой скорости?

Она ответила ровным голосом:

– Только о том, что если нас убьют, то обоих.

Это заставило его замолчать. Он принялся обследовать салон автомобиля в надежде, что где-то завалялось печенье. Не завалялось. Но он продолжал искать и вдруг вскрикнул: на полочке под приборной панелью обнаружилась старая губная гармошка. Льюис многозначительно продемонстрировал ее своей спутнице:

– Вы не знаете, а ведь я музыкант. И вот мой инструмент. Что, если я поиграю? Это не причинит вам страдания?

По-прежнему странно глядя на него, она покачала головой.

Получив одобрение, он поднес к губам видавший виды инструмент, исполнил на пробу несколько гамм, а потом очень тихо заиграл старинные матросские песни, которые слышал мальчиком в кубриках отцовских судов. Он неплохо освоил это незамысловатое искусство, помогавшее отогнать скуку во время стоянок в многочисленных иностранных портах.

Сильвия слушала, понимая, что он играет только для того, чтобы ее отвлечь, но мелодии былых времен захватили ее. Когда он закончил, она сообразила, что, сама того не заметив, действительно отвлеклась от дурных мыслей.

– Должно быть, это прекрасно – ходить по морям, – произнесла Сильвия со вздохом, показывая тем самым, как горячо она мечтает о побеге. – Уплыть далеко-далеко, к незнакомым берегам.

– Вам нравится море? – спросил Льюис.

– Не знаю. У меня не было возможности это выяснить, – ответила она, поддавшись безотчетному порыву. – Моя жизнь не похожа на вашу. Я никогда не знала свободы, свежего воздуха, покоя на душе. Кроме, возможно, раннего детства, когда моя мать была жива. Я жила впроголодь, запертая за огромными высокими стенами. Иногда у меня даже не было возможности посмотреть на звезды.

Она резко оборвала себя и прижала ладонь к сердцу, словно пытаясь остановить этот поток страстных откровений.

Льюис молчал, размышляя о том, какую несчастную, какую трудную жизнь она вела, как в детстве ей приходилось вместе с отцом тайком переезжать из одного жилища в другое, задыхаться без свежего воздуха в городах; как совсем юной девушкой, вынужденно общаясь с сомнительными личностями, она старалась не подпасть под их влияние и постоянно боялась, что это все-таки произойдет. Она была словно цветок, пробивающийся среди сорняков. Он должен помочь ей, чего бы это ему ни стоило. Такова его окончательная, судьбой предначертанная цель.

Уже почти стемнело. Льюис как мог бережно завел машину и выехал задом из сарая – начался последний этап их путешествия.

Держась на ровной скорости, они проехали через Мелкебург и свернули на дорогу, ведущую в Брейнтцен. Хотя оба ничего не ели с самого утра, Льюис не осмелился заходить в магазин, чтобы купить продукты. Они уже были так далеко, они оторвались от погони и им так везло, что у него не было желания и дальше искушать капризную богиню удачи. Впрочем, в Магснере, проезжая по пустой площади, он заметил торговый автомат, где за несколько монет купил немного шоколада и сигареты. Сигареты были мерзкие, но шоколад слегка притупил чувство голода.

А потом, незадолго до одиннадцати часов, они поднялись на последний холм и увидели в долине место своего назначения. Брейнтцен был небольшим городком, но сейчас, в мерцающем свете звезд, поражал своей средневековой, почти магической красотой. Тонкие шпили, возвышающиеся над широкой рекой, мощеные улочки, извивающиеся в темной тени оборонительных стен. Пока путники любовались городом, раздался мелодичный перезвон колоколов, затем часы торжественно пробили одиннадцать.

Они мягко спустились с холма и въехали в Брейнтцен. Улицы были безлюдны, магазины закрыты, кафе стояли почти пустые. Городок выглядел так, словно здесь забыли отменить комендантский час и все добропорядочные граждане уютно почивали в своих постелях. Льюис без особых трудностей