в Калифорнии сгорает рыжая рысь, африканским пингвинам у мыса Горн не хватает рыбы. В 2020 году пожары, которым способствовали изменения климата, добрались до ягуаров в бразильском Пантанале – вероятно, погибли и те, которых я видел во время той туристической поездки.

После утечки нефти с танкера «Эксон Валдиз» на Аляске в 1989 году люди ощутили моральный долг помочь пораженным каланам: некоторые животные погибли, некоторые не могли вернуться в дикую природу, и потребовалось $123 тыс. по ценам 1990 года для повторного введения каждого из них. В 2020 году миллиарды австралийских животных погибли в природных пожарах, которые были усилены вызванными человеком изменениями климата. Должны ли мы вкладывать средства в их спасение? Если да, то сколько? Философ Клэр Палмер приводит такую дилемму: надо ли кормить белых медведей, которые могут быть обречены на голодную смерть из-за исчезновения арктических льдов, с которых они охотятся на тюленей? Мы можем сохранить их в полудиком состоянии, дав альтернативный источник пищи. Но как конкретно это сделать? Убивать тюленей, чьи жизни тоже имеют значение и популяция которых сокращается? Выловленной рыбой? Сельскохозяйственными животными со всеми вытекающими этическими вопросами? Чтобы накормить девятьсот медведей, понадобится 3,6 тонны корма из рыбы или свиней в день. Решений без боли здесь нет.

Идеи Пирса не дают мне покоя. Может быть, однажды мы будем вспоминать наше пренебрежение дикими животными так же, как сейчас вспоминаем пренебрежение прошлых поколений сельскохозяйственными. Мы обязаны, по крайней мере, учитывать эту боль и подумать, можно ли что-то с ней сделать.

Сейчас мириться со страданиями животных в природе приходится просто потому, что с этим ничего не поделаешь. Можно было бы спасти кого-то от природных пожаров, но отношения между хищником и жертвой безальтернативны. Если не давать львам есть газелей, это спасет газелей, но повредит львам. Питер Сингер придерживается мнения, что если бы жизнь добычи оказалась в большой степени состоящей из страданий, то самой неотложной проблемой стали бы программы возрождения дикой природы, которые подразумевают введение хищников в новые области. Но даже эти проекты все равно можно было бы оправдать преимуществами для окружающей среды. Здоровые экосистемы основаны на смерти и соперничестве. Это ставит под вопрос представление, что получится отредактировать животных, сохранив при этом баланс на планете. Геномы животных очень сложны. Нельзя просто выбить из них ген плотоядности.

Генную инженерию часто сравнивают по амбициозности с полетом на Луну, но сегодняшняя реальность больше похожа на одинокую петарду. Я упоминаю идею Дэвида Пирса редактировать гены всех хищников Элисон ван Эненнам, австралийскому ученому, которая занимается животными в Калифорнийском университете в Дейвисе. «Мы невероятно далеки от того, чтобы превращать плотоядных во всеядных, – отвечает она. – Все биологические процессы в этом животном встроены в его плотоядность. Пришлось бы изменить в буквальном смысле тысячи генов. До этого так далеко, что это даже не смешно».

Легко думать, что люди вот-вот научатся переделывать природу целенаправленно и разумно, а не случайно и глупо, как сейчас. Ван Эненнам – это иллюстрация технологических и правовых ограничений генной инженерии. Ее история началась со счастливого случая. Многие фенотипические черты связаны с множеством генов, однако ей удалось определить, что за рога у герефордской породы коров отвечает всего один. Если забрести на поле с коровами, быстро понимаешь, что рога потенциально опасны, поэтому их, как правило, удаляют еще в молодом возрасте, причем часто без анестезии. Если вывести комолый – безрогий – вид, это поможет и коровам, и фермерам.

Ван Эненнам и компания Recombinetic, которая с ней сотрудничала, сумели вывести два безрогих поколения. Казалось, это демонстрирует потенциал синтетической биологии, но в январе 2017 года, в последние дни администрации Барака Обамы, FDA опубликовало проект правил, согласно которым генно-модифицированный скот должен регулироваться как лекарственные препараты. Все труды ван Эненнам пошли насмарку.

«На том этапе у нас было шесть беременных коров, – рассказывает она в своем кабинете, увешанном бейджами с конференций и марафонскими медалями, – и они в одночасье превратились из животных без рогов в новое животное-лекарство, причем неодобренное». Даже годы спустя ее гнев на FDA не угас. «Они десять лет с нами не разговаривали, а потом подбросили нам эту какашку за день до вступления Трампа в должность».

Я спрашиваю, пришлось ли из-за этого распоряжения заморозить работу. «Скорее, сжечь, – говорит ван Эненнам. – Причем в самом прямом смысле. У меня масса фотографий кремации коров. Хотите, я покажу?» Она поворачивает свой ПК и демонстрирует снимки коровы весом девять центнеров, которую убили и отправили в топку. «Я платила за то, чтобы их выкормить, и я же заплатила, чтобы их сожгли». Если мрачных ноток мало, коровы оказались слишком велики и избавиться от них целиком не получилось. «Крематорий рассчитан на определенное количество плоти – не знаю, как помягче выразиться».

«Я ем животных, и меня не смущает, что животных едят, но мне не нравится, когда вполне съедобную корову жгут в крематории. Это неправильно почти во всем. Это неуважение к самому животному, это вызывает выбросы парниковых газов, и это нам ничего не дает».

Теоретически безрогих коров можно было бы использовать для снабжения продовольствием Бразилии, Канады и Аргентины – все эти страны являются крупными производителями молочных продуктов. Однако распоряжение FDA как пятно: «Они вдруг заявили, что, раз мы применяем генную инженерию, значит, это лекарственный препарат. Это поставило нас в крайне неловкую ситуацию». А торговля скотом – глобальный бизнес. «Если что-то запретили в Европе и Америке, это большая проблема. Так что, если говорить о животных, мы, вероятно, проиграли».

Ван Эненнам считает, что редактирование генов позволит повысить стойкость животных к болезням. Гены безрогости, которые она вводила, были у других коров. Она не создавала гибрид. Люди выводят животных ради определенных черт тысячи лет. Однако от человеческой разборчивости никуда не деться. По словам ван Эненнам, даже журнал Wired, опубликовав в целом благоприятную статью, сделал на фотографии ее модифицированной коровы зловещее затемнение, а ее саму изобразил в темном халате и заслоняющей солнце, почти как доктора Франкенштейна.

В начале карьеры ван Эненнам учили генетически модифицировать растения, и многие коллеги тогда ожидали, что генная инженерия животных станет следующим шагом. «А мы уже двадцать лет не можем ею пользоваться», – вздыхает она.

Одобрение получило всего одно модифицированное животное – атлантический лосось, который для ускорения роста получил генетический материал от тихоокеанской чавычи и американской бельдюги. Он был разработан в 1989 году, в 1995 году начали рассматривать заявку, и в 2015 году FDA признала его безопасным. Но даже после этого рыбу не