Verily Life Science по инженерии, не испытывает к ним ни малейшей жалости. «Экологические изменения от устранения комаров несопоставимо меньше, чем изменения от строительства города». Было ли у него когда-нибудь чувство, что он играет в Бога? «Я смотрю на это скорее как на уборку бардака, который мы развели».

Высокоточное истребление опасных комаров по силам нашим технологиям. Во время трехлетнего пилотного проекта во Фресно Verily Life Science выпустила сорок восемь миллионов стерильных комаров, благодаря чему кусающих самок в пик комариного сезона стало до 84 % меньше. Другие группы опробовали применение генетически модифицированных Aedes aegypti в Бразилии и других странах. Вполне вероятно, что как минимум один из этих методов, а может и больше, найдет широкое применение, и у властей появится выбор способа борьбы с комарами в зависимости от бюджета и других факторов. Уходя из штаб-квартиры компании, я размышлял, какой вид может стать следующим в прицеле высокотехнологичной расстрельной команды. Может быть, другой вид комара? Азиатский тигровый комар Aedes albopictus тоже есть в США. В случае инвазивных москитов, которые не играют особой экологической роли и могут причинить большие страдания, решение принять просто. Это может даже вымостить дорогу к генетической модификации других видов.

По мере роста нашей мощи искушение истребить врага будет расти. Благодаря генным драйвам можно целенаправленно стирать с лица земли целые виды, а если ученые найдут способ обуздать распространение мутаций, эффект можно будет ограничить конкретными популяциями или определенным числом поколений.

Убийство можно автоматизировать и по-другому. На Большом Барьерном рифе ученые (тоже отчасти при финансовой поддержке Google) научили роботов определять «терновый венец» – инвазивный вид морской звезды – и вводить смертельный яд. Пока на спусковой крючок нажимает человек, но несложно представить сценарий, когда это станет излишним.

Я однажды посетил национальный парк Альбуфера на испанском острове Майорка, где водоемы захватили обыкновенные карпы (власти подозревают, что пятнадцать лет назад кто-то выпустил их для рыбалки.) Эти плотоядные рыбы вырастают до десяти килограммов и уже вывели из равновесия экосистемы во многих регионах мира, включая США, где рыболовы ввели их еще в XIX веке. В «Альбуфере» они являются крайне неприятным инвазивным видом: из-за них забиваются каналы, мутнеет вода, плохо растет флора. Работники каждый год сетями, крючками и садками извлекают из водоемов сотни карпов, но этого всегда мало, и лучшего решения нет.

Может быть, Google преуспеет в борьбе с инвазивными видами и сократит популяцию оленей там, где не справляются охотники. А может быть, эти усилия выйдут боком. Пытаясь подправить природу, мы зачастую теряем контроль над ситуацией. В 1980-х годах в Новой Зеландии ввели горностаев, чтобы уменьшить популяцию кроликов; в итоге эти хищники, вместе с крысами, поспособствовали вымиранию как минимум пяти видов птиц. На острове Марион в Южной Африке птенцы альбатросов не выработали в ходе эволюции защитные механизмы от мышей, которые появились на острове за прошедшие двести лет. Это было просто отвратительное зрелище: птенчики сидели в своих гнездах, а мыши грызли кожу у них на голове, оставляя окровавленные черепа.

Защитникам прав животных отбраковка инвазивных видов не нравится. По их мнению, чувствующие животные не перестают чувствовать, где бы они ни находились. Защитники природы не согласны, но неудачный опыт вмешательств научил их, как бы сказать, защищаться от радикальных идей. Именно поэтому они не рады предложениям возродить дикую природу в крайних формах, например попытаться восстановить в Северной Америке некоторые черты позднего плейстоцена, выпустив двугорбых верблюдов, африканских гепардов, шестнадцать тысяч одомашненных индийских слонов (для сохранения травянистых полей) и других подобных животных. Защитники природы опасаются экосистемных «неизвестных неизвестных».

Или возьмем предложение помочь млекопитающим, которыми в мире чаще всего торгуют. Панголинов – довольно очаровательных, любящих лазать по деревьям зверей – контрабандой везут из Азии и Африки, чтобы разделать на мясо и чешую, якобы обладающую целебными свойствами. «Они чудесные, милые создания. Они как будто из другого мира», – говорит Дэн Чэллендер, зоолог из Оксфордского университета, который их изучает. С 2000 года из дикой природы было взято как минимум девятьсот тысяч панголинов. Когда им что-то угрожает, они сворачиваются в шарик. При отлове их часто травмируют и бросают в мешки для перевозки, где им приходится испражняться и мочиться друг на друга, пока их – живых или мертвых – не вытащат на рынке. Все восемь видов панголинов уже под угрозой вымирания, положение трех видов критическое. Одно из предложений – начать разводить панголинов на фермах, чтобы браконьеры оставили диких животных в покое. Но большинство защитников природы отвергают эту идею. Их беспокоит, что легальная торговля приведет лишь к росту спроса. Поскольку браконьерская охота по-прежнему будет обходиться дешевле, чем разведение, диких животных начнут выдавать за фермерских с помощью поддельных документов. И конечно, если одомашненные коровы и куры на фермах страдают, остается только посочувствовать панголинам, которые, видимо, испытывают стресс в неволе. Аналогичные предложения легализовать торговлю рогами носорогов тоже окончились ничем: один южноафриканский фермер вывел полторы тысячи особей в надежде на легализацию этого бизнеса, но прогорел. Группа ученых придумала другое решение – продавать поддельные рога из конского волоса. В целом защитники природы более склонны бороться с инвазивными видами и торговлей введением законов, а не инновациями. Здесь они по одну сторону фронта с борцами за права животных, которые не хотят видеть, как животных перевозят или разводят на фермах.

Сочетание продвинутых технологий и коллапса окружающей среды в итоге подтолкнет нас к решениям, вынуждающим рисковать жизнями отдельных особей во благо вида в целом. Из-за климатических изменений животные теряют свои экологические ниши и перестают «принадлежать» к конкретному месту. Как мы уже видели, чтобы это предотвратить, лучше всего создавать защищенные области и резко сокращать выбросы углерода. При этом некоторым видам по-прежнему придется преодолевать огромные препятствия, чтобы найти себе новый дом. Австралийские золотые прионодуры, ярко-желтые птицы, которые иногда до тридцати лет строят себе в одном месте шалаши из веточек, водятся только в прохладных горах Квинсленда. Сейчас там становится все теплее, но чтобы попасть в более подходящие горы южнее, прионодурам пришлось бы пересечь жаркие нижележащие области, к которым они не приспособлены. Другие виды просто не умеют двигаться достаточно быстро. Нам надо смириться с их исчезновением? Или попытаться помочь и переместить их?

Летом 1999-го и 2000 года ученые в Англии поймали в сети пятьсот бабочек-галатей и шестьсот более мелких толстоголовок и на следующий день выпустили в тридцати пяти километрах за пределами ареала и дальше. Сами по себе бабочки расширяют ареал на неполный километр в год, однако изотермы в Северной Британии