Вероятно, не подозревая о степени недовольства Сталина, Жданов и его сподвижники продолжали отстаивать свой подход к реорганизации внутренней политики страны. По мнению Кузнечевского, это находит подтверждение в попытках председателя Совета Министров РСФСР Родионова заручиться поддержкой вождя в деле организации бюро Центрального комитета ВКП(б) по РСФСР в период 1947–1948 гг. Сталин, по-видимому, проигнорировал такие предложения вследствие опасений, что подобные инициативы могут привести к сепаратистским тенденциям.

«Русская партия» не подвергалась опале за свои предложения «националистического характера» до тех пор, пока их интересы перед лицом Сталина защищал Жданов. После его смерти в августе 1948 г. «ленинградская группа» оказалась в уязвимом положении. В течение нескольких месяцев Г. М. Маленков, Л. П. Берия собрали достаточное количество материалов с целью компрометации группы и ее устранения от ключевых рычагов власти. По мнению Кузнечевского, И. В. Сталин прекрасно понимал, что репрессии были направлены не столько против бывших соратников Жданова, сколько в массовом порядке против этнических русских, занимавших в то время ключевые посты в структурах партийного и советского руководства страны: «Фактически была выбита из управленческих структур едва не вся интеллектуальная элита русского народа, которая, благодаря энергичному напору Андрея Александровича Жданова, сумела выдвинуться в эти структуры в предвоенные, военные и послевоенные годы»[1274].

Проигрыш «ленинградцев» был обусловлен отнюдь не тем, что их противники оказались более искусными в интригах и аппаратных комбинациях. В более широком плане он означал поражение направления в руководстве страной, ориентирующегося на первоочередное решение внутренних политических, экономических и гражданских проблем – смещение приоритетов хозяйственного развития в сторону группы «Б», решение проблем политического образования и культуры, подготовка новой Конституции и новой Программы партии. Одновременно это было победой направления, связанного с руководством военно-промышленным комплексом и делавшего ставку на его всемерное развитие как главного инструмента в сражениях на фронтах «холодной войны» и, в конечном счете, – достижения мирового господства под флагами социализма и коммунизма.

Дело ЕАК и Ленинградское дело – антисемитизм и русофобия

Полагаем, что процессы этого времени наиболее адекватно характеризуются сопоставлением двух наиболее громких «дел» тех лет: «Если рассматривать “дело ЕАК” как яркое проявление сталинского антисемитизма”, то “Ленинградское дело” надо было бы считать столь же ярким проявлением сталинской русофобии. На самом же деле в обоих случаях режим стремился взять под контроль некоторые национальные импульсы, допущенные им во время войны в пропагандистских целях. Эти действия составляли лишь элементы в цепи мер, предпринятых после войны для консолидации победившего и укрепляющегося коммунистического строя»[1275]. Более проницательный исследователь полагает, что подавление русского национального импульса в 1949 году имело катастрофические последствия для послевоенных судеб народа. «В тяжкой борьбе против марксистского космополитизма русские смогли собраться в нацию накануне Великой Отечественной войны и победить в ней. Но подорванные силы столкнулись с новой манипуляцией. Русским не давали возродиться как нации, и вплоть до нашего времени национальное строительство происходит вопреки власти, оставшейся сугубо антинациональной. До сих пор гражданственность и национальность действуют порознь. Более того, гражданственность становится более безнациональной…»[1276].

Кампания по борьбе с космополитизмом, сопровождавшие и последовавшие за ней «дело Еврейского антифашистского комитета», «дело Абакумова», «дело врачей» и др.[1277], существенным образом отразились на кадровой политике Советского государства. Жертвами масштабных перемещений в высших структурах власти были далеко не одни евреи. По оценкам израильских исследователей, в общем числе пострадавших они составляли не слишком значительное меньшинство. Среди арестованных по развернувшемуся вскоре «делу врачей» представителей других национальностей было в три раза больше, чем евреев[1278].

Тем не менее, открытие советскими властями в послевоенные годы неожиданного и неприятного факта возросших прозападных симпатий среди части граждан еврейского происхождения, которые расширяли возможности их использования в интересах американской стратегии, обусловило политику, направленную на дальнейшее сокращение доли евреев в советской номенклатуре, что вполне согласовывалось с постулатами государственной национальной политики о коренизации кадров и выравнивании уровней развития национальностей в стране[1279].

По данным статистического сборника о руководящих кадрах партийных, советских, хозяйственных и других органов, подготовленного в 1952 году по указанию Г. М. Маленкова[1280], количество евреев-руководителей среди руководящих кадров центрального аппарата министерств и ведомств СССР и РСФСР с начала 1945 года до начала 1952 года сократилось[1281]:

Большой разброс мнений о причинах кампании позволяет выделить некоторые из них. Обращалось внимание на то, что в послевоенной жизни и сознании «кроме нагло проявившегося антисемитизма» наличествовал «скрытый, но упорный ответный еврейский национализм», обнаруживавший себя «в области подбора кадров»[1282]. Другие видели причину в том, что еврейство вышло из войны «с неслыханно раздутой репутацией мучеников, вооружавшей его на далеко идущую активность», борьба с космополитизмом явилась реакцией на «еврейские притязания – стать откровенно господствующей силой в стране»[1283]. В диссидентских кругах борьбу с космополитами объясняли отходом Сталина от «основной коммунистической догмы – космополитизма, антинационализма» и переходом его на патриотические позиции. Утверждалось, что «патриотизм – огромный скачок от наднационального коммунизма. С коммунистической точки зрения, обращение к патриотизму даже во время войны – еретично». Борьба с космополитами представлялась поистину кампанией «против коммунизма, ибо коммунизм по сути своей космополитичен, коммунизму не нужны предки, ибо он сам без роду без племени»[1284]. Во всяком случае, в борьбе с космополитизмом не стоит видеть лишь феноменальное лицемерие и коварство «антисемита», «патологического убийцы» Сталина. Дескать, «одних он уничтожал за их приверженность национально-религиозной идее, традициям, родной культуре, языку», а «других, представлявших из себя в значительной мере ассимилированных евреев, преследовал как раз за обратное – за стремление отказаться от своего национального лица, призыв к растворению “в мировом всечеловеческом единстве народов”, квалифицируя это как проповедь космополитизма»[1285]. История, как можно видеть из изложенного выше, далека от такого упрощения.

Кампания по борьбе с космополитизмом в СССР в 1949 году означала окончательные похороны позитивного восприятия космополитизма в социалистическом духе. В 1920-е годы между понятиями «пролетарский интернационализм» и «социалистический космополитизм» ставился знак равенства, они отождествлялись. К примеру, «Настольный энциклопедический словарь-справочник» утверждал, что «в основе идеологии фашизма лежит националистический патриотизм, резко противопоставляемый социалистическому космополитизму»[1286]. В 1929 году, в третьем издании этого справочника, термин «социалистический космополитизм» заменен на «социалистический интернационализм»[1287] и в дальнейшем практически не встречается научной литературе и СМИ.

Определение космополитизма в первом издании Большой советской энциклопедии (1937) связывалось с пониманием родины пролетариата. Утверждалось, что космополитизм – это «политический термин, выражающей идею родины, граничащей со всем миром». «Для рабочего класса всех стран, –