далось нам нелегко, но мы были счастливы, оказавшись в купе третьего класса и отправившись в Германию, навстречу новому и неизвестному будущему. Все, чем мы владели, мы оставили в России, а все, что у меня осталось, – это наличные в кармане.

Можно понять, что при таком положении вещей во время этого путешествия меня терзали всякие тяжелые мысли. Сами мы не потребовали компенсации за утраченные вещи; правильно это было или нет, не могу судить, во всяком случае, связанные с этим надежды были у меня ничтожны. Этот вопрос я хотел обсудить с отцом. Поездка также не способствовала радостному настроению, поскольку все, что я видел, больше не было Германией, которую я помнил. Запущенная железная дорога, удрученные, понурые, потерянные люди, разочарованные годами лишений, отданные на произвол жестокого, бессовестного победителя, страна, в которой нечего было есть, если у тебя не было карточек. Полное бессилие, охватившее весь народ.

21. Приезд в Германию

Первое представление об этом мы получили еще в Тильзите, где остановились на ночевку и легли бы голодными в постель, если бы жена не захватила с собой из Риги запас провизии для поездки. Вечером мы, наконец, прибыли в Берлин, где нас ожидали у поезда Таня Рюхард и Леон Шпис. Только здесь мы по-настоящему поняли, насколько сами опустились после такой продолжительной жизни на чемоданах. С тех пор как мы выехали из Москвы, прошло восемь месяцев. В Берлине мы задержались совсем ненадолго и отправились дальше, в Дрезден, где жили родители. Моя сестра Ида встретила нас на вокзале и отвезла прямо в Рудные горы, в Беренбург, где отдыхали родители. Нам тоже надо было провести здесь некоторое время, чтобы прийти в себя после всего пережитого.

После всех случившихся с нами событий воссоединение было очень радостным, хотя, с другой стороны, и грустным, если учесть кардинально изменившиеся обстоятельства, в которых мы теперь встретились. Мой отец был все еще весьма бодр, и особенно мне было приятно видеть мать, то, как она перестроилась и освоилась в новой жизни. Война стоила им двух сыновей, третий находился в Англии, и я был единственным, кто действительно остался с ними. Сестры были разбросаны по миру: одна в Дрездене, одна в Швейцарии, одна спасалась бегством в Крым, а самая младшая жила в тяжелейших условиях на Кавказе. Все это, помимо возраста, давило на моих бедных родителей, и им стоило по-настоящему больших усилий принять на себя эту тяжелую и совершенно не заслуженную участь. Конечно, это было неверно, вернувшись сюда, не использовать все рычаги, чтобы получить компенсацию огромных потерь, но вначале мы были настолько потрясены пережитым, что жаждали только покоя и больше не хотели слышать ни о чем другом. Такой покой мы обрели тем летом в чудесных лесах среди Рудных гор, наслаждаясь всеми фибрами души ничем не ограниченной свободой. Мне удалось счастливым образом провести свою семью сквозь все опасности войны на вражеской земле, все революции и трудности обратного пути, и для начала мне этого было довольно. Правда, должен признаться, что во всех этих тяжких событиях меня поддерживала жена, мой исключительно смелый и энергичный помощник, и возможно, она больше, чем я, способствовала тому, что все прошло именно так. В самых тяжелых обстоятельствах она всегда находила способы и пути, чтобы обеспечить нам все необходимое для существования. Она умела добиваться своего там, где это было необходимо, и главное – всегда находила людей, которым помогала, а они потом в ответ доставали нам то, чего не хватало. Она укрепила меня во мнении, которое я всегда и раньше высказывал, что русская женщина значительно более дельная, чем русский мужчина: интеллигентный русский, зациклившись на теории, упускает из виду практическую цель и использует свой в высокой степени данный ему от природы интеллект не для самореализации, а для поисков путей, которые в итоге ведут к гибели его самого, а также тех, кого он хочет осчастливить своими реформами.

Тогда мы все думали, что большевизм – лишь временное явление, и даже если сами русские не имеют достаточно сил, чтобы его победить, то государства-победители должны извне решить, как избавить своего союзника по мировой войне от этой язвы. Поэтому мы не воспринимали нашу судьбу так уж трагично и думали, что в конце концов снова вернемся в Россию, хотя бы только для того, чтобы завершить все дела и ликвидировать наше имущество. Что может сложиться такое положение дел, при котором собственность может быть отнята без возмещения и безнаказанно, противоречило нашему правосознанию, и поэтому нам не приходило в голову, что результаты 75-летней добросовестной работы могут быть окончательно утрачены. Такое наше видение подкреплялось примером балтийских стран и Финляндии, где большевизм был разбит с помощью Германии. Поэтому и свое будущее мы видели в связи с российско-немецкой фирмой Вогау, а свое пребывание в Германии считали временным, полагая, что нам надо готовиться к предстоящему возвращению в Россию.

Все вышло совсем не так, как мы предполагали, и во второй части своих мемуаров я попытаюсь описать обстоятельства, которые привели нас к нынешнему состоянию дел626.

АНДРЕАС ЦЕНКЕР

БОЛЬШИЕ КОММЕРЧЕСКИЕ ВОЗМОЖНОСТИ В РОССИИ

Париж, XVI округ,

ул. Ремюса, 27

4 апреля 1926 г.

Дорогой господин Шпис,

В ответ на Ваши любезные строки от 26 марта, которые весьма приятно меня тронули, спешу сообщить Вам ниже в кратких словах, насколько позволит мне память, все даты и детали касательно моей прежней московской фирмы «Ценкер и К°». К сожалению, все документы, семейные фотографии, вся переписка, дипломы и т. д. остались в России и во время революции, вероятно, пропали, а было их очень много, ведь я собирал их постепенно – с намерением написать для детей и внуков воспоминания о себе самом и обо всем происходившем в моей долгой жизни (родился я в 1855 году, стало быть, теперь мне 71).

В последние годы пребывания в России, уже после ликвидации нашей старой фирмы, я с 1897‐го и приблизительно до 1910 года был руководящим директором московского филиала Петербургского международного банка. После кончины директора Ротштейна я тоже покинул свой пост. Как член наблюдательного совета банка – эту должность я и теперь занимаю здесь, в Париже, – я оставался в постоянном контакте с руководством банка. Означенные несколько лет я употребил на то, чтобы начать свои мемуары, и успел изложить некоторые воспоминания на бумаге. Эти заметки я опять-таки оставил в Москве у близких