сильнее, не бойся!» — предложил Кочет, почувствовав, что Олыпин пожалел его.

И Павел ударил со всей силы. От удара 105-и килограммового, ростом в 194 сантиметра, накаченного тренировками по рукопашному бою, военного Кочет отлетел назад на полтора метра, к счастью приложившись спиной к вешалке с верхней одеждой.

— «Вот это удар!» — лишь произнёс он, почувствовав, как «загорелась» кожа на его животе.

— «Вот это пресс!» — восхитился Павел.

— «Так у меня на животе в детстве Настя танцевала! И ничего! А ещё я в школе на спор рвал им ремни!» — похвалился Платон.

— «Как это?!».

— «Так сначала я втягивал талию и застёгивал натуго ремень, для чего в нём специально прокалывали новые дырки, а потом усилием пресса соединял их — рвал ремень!».

— «Ну, ты и молодец! А как ты в борьбе?» — похвал и предложил Павел.

— «Ну, давай попробуем, повозимся, но только без бросков — тут места нет!» — согласился Платон, проходя в их комнату.

Они отставили к стенам стулья, сдвинули стол и сцепились в вольной борьбе. И как Олыпин не старался поймать Кочета на удержание или приём, тот изворачивался и сам переходил к контрприёму. Но с таким громадным и тяжёлым соперником он тоже ничего долго поделать не мог. Но в один из моментов Платон, выворачиваясь от Павла, оказался у него за спиной, и успел обхватить того за талию вместе с его левой рукой, сцепив свои кисти у него на животе в, ещё никем и никогда не расцепляемый, замок. Конечно Олыпин мог бы упасть вместе с Кочетом и тем расцепить замок. Но габариты комнаты и жёсткий пол не позволяли этого.

— «Ну, всё! Ничья!» — первым предложил Платон.

— «Ну, ты действительно силач!? У нас во всей дивизии тебе равных не нашлось бы!?» — согласился с почётной ничьей Павел.

И больше они никогда не проверяли силу друг друга, уважая её.

Таким образом, оценив силу друг друга, Платон вспомнил, как ровесники Насти по их дому однажды разыграли его при рукопожатиях. Тогда Юра Логинов, со своей худой ладонью боясь «мести» Платона за отношение к его сестре, вместо своей руки протянул Кочету для рукопожатия протез кисти правой руки, видимо найденный им на помойке у протезного завода через улицу напротив. Под смех парней Платон пожал протез, но быстро смекнул, в чём дело, вырвав его из рукава пальто шутника и забрав себе. И всем сразу стало не до смеха.

— «Платон! Отдай, это мой!» — вскричал, было, шутник.

— «А чем докажешь? Ты разве безрукий? Был твой! А теперь будет мой!» — объяснил Логинову Кочет.

Юра переглянулся с товарищами, но никто из них не решился подержать его.

— «Ладно, не ссы! Через несколько дней отдам!» — успокоил его Кочет.

Дома Платон пошутил так с Павлом, вызвав у того недоумение, а у Насти смех. Она уже заметила, что её Олыпину не хватает не только чувства юмора, но и культуры поведения. Когда они шли вместе в Москве по тротуару, то шедший по этикету слева от неё Павел, используя свой рост и массу, совершенно не заботился о встречных прохожих, часто сбивая их своим левым плечом и получая от них в след, невидимые Насте, гневный взгляд и мысленные проклятия.

Поэтому, когда она бывала одна, то с интересом наблюдала за поведением в общественных местах других молодых людей. И это часто вызывало у них ответное любопытство.

Однажды в электричке с Настей попытались познакомиться два парня разного возраста, севшие напротив неё. Разговор постепенно почему-то перешёл на математику. Старший, видимо москвич и преподаватель, решил проверить математические знания подмосковной красавицы, предложил ей посмотреть доказательство, что дважды два — пять:

— «А вот я сейчас проверю, как вы знаете математику! Уверен, что у вас ничего не получится!» — начал он, записав вывод на листе блокнота и показав Насте.

Настя внимательно посмотрела на запись и неожиданно для экзаменатора ответила:

— «Хм! Забавно! Но у вас здесь в записи ошибка — не учтён минус!» — показала она пальцем.

— «Ну, я вижу, вы в математике разбираетесь!» — с улыбкой согласился тот.

Но Настя пресекла их попытку познакомиться и обменяться телефонами, сказав, что у неё уже есть парень.

— «А кто бы сомневался, чтобы у такой умной и красивой девушки не было бы парня!?» — польстил ей старший из них, на всякий случай, протянув листок с номером своего телефона и именем.

И Настя, чтобы не обижать парня, взяла его, положив в сумку.

— «Но у меня дома нет телефона! Так что …» — на всякий случай соврала она.

К тому же приближалась пора вступительных экзаменов, и Насте теперь было не до свиданий.

А пока в Москве 28 июля наступила пора проведения финала IV-ой летней спартакиады народов СССР. Соревнования проводились по двадцати трём традиционным видам спорта, в том числе и по новым — техническим.

В отборочных соревнованиях к финалу спартакиады приняли участие около 80 миллионов человек, представлявших 170 тысяч коллективов физкультуры. В финальной же стадии соревнований приняло участие 8.348 спортсменов из 17 команд, представляющих все союзные республики, а также Москву и Ленинград.

Спартакиада посвящалась 50-летию Великой октябрьской социалистической революции. В ней приняло участие 5.333 заслуженных мастеров спорта СССР, что было в три раза больше, чем на первой спартакиаде в 1956 году.

Но Платону пока было не до этого, начались вступительные экзамены.

Первым экзаменом была письменная математика. Платон шёл на него совершенно спокойным, а Володя очень волновался. Экзаменационное задание оказалось для Кочета обычным, даже элементарным, и он быстро и уверенно правильно решил все пять задач. За это же время Володя решил только одну задачу и сидел за второй. Тогда Платон пришёл ему на помощь, решив одну и приступив к решению второй задачи. Но в этот момент преподаватель засёк их, забрав все листки и выгнав их обоих из аудитории.

— «Эх! Как же я дурак подвёл тебя?! Ты ведь сделал всё! А из-за меня тебя тоже выгнали! Ладно я по делу пострадал, но ты-то за что?! Извини, Платон! Я тебя подвёл! Не надо было мне тебя просить помочь! Извини!» — всю дорогу сокрушался Володя Серенков.

— «Да не переживай ты так! Я же совершено не готовился к экзамену! Так что ничего не потерял!» — успокаивал того Платон.

— Ха! Не потерял!? Ещё как потерял! Целый год! А потом в армию?! А потом я всё позабуду и следующий раз, может быть, и не сдам экзамен!? — молча рассуждал Платон, ругая себя за то, что опять поддался на ложное понимание дружбы и снова из-за этого пострадал.

— Ну, ничего! Может