Добрынины прислужницы,

Донесьли о том ево да ро́дной маменьке,

165 Пожилой вдове Амельфы Тимофеёвне.

Она бьёт,[225] сле́зно плачёт-то,

Слезьми она да уливаитце:

«Ты куда, моё чадо́, да отправляисьсе,

Ты куда, моя скатна́ жемчужина,

170 Ты куда у мня, сладка ягода нали́вная,

Ты куда, моё чадо любезно, отправляисьсе?

Почто о том ты маменьке не скажошь-то,

Зачем родимой — тайносьти да не поведаешь?»

Говорит-то тут Добрыня ро́дной маменьке:

175 «Ты чого у мня всё выспрашивашь,

Что у мня выведывашь?

Что живой буду — к тебе приеду-то,

Помру — дак ждать тогда неково.

Я гневаюсь на тебя, моя маменька родимая:

180 Для чево меня, Добрынюшку, несчасново споро́дила,

Почему меня, Никитича да неталанного?

Где моё счасьё приосталосе,

Кому оно от миня доставалосе?

Лучше ты меня несчастного на бел свет не споро́дила!

185 Лёжал бы я, Добрынюшка, да серым камешком

У той ли у реке да всё Пучай-реке,

Век по́ веки лежал бы этот ка́мешок,

Некто его не шевелил бы никогда да не треложил бы;

Только езьдят-то к этому-ту камешку бога́тыри,

190 ’ни тому камню́ да удивляютце.

Нет — споро́дила миня ты ро́дна маменька

Во чисто́м поли берёзинькой кудрявою;

Как у той ли у берёзеньке

Как бога́тырь’ отдыхают во чисто́м поле.

195 Нет бы ты меня Добрынюшку, да ро́дна матушка,

Мале́шенького в корзиночку поло́жила,

По Днеп-реки по течению спусьтила-то!

Миня не было б в живых да на бело́м свети».

Во сьлезах Добрыни маменька сказала-то:

200 «Я ведь рада бы тебя на белой свет спородить счастливаго:

Таланью-ту тебя да в Илью Мурамця,

Силою тебя в Светогора-та-бога́тыря,

Кротосью тибя в Давида Кроткого,

Хитросью тибя в Сало́мана Премудраго,

205 Храбросью тибя в Олександра Храбраво,[226]

Красотой тебя бы в Осипа Прекрасного,

Богатьством-то тебя в Садка́ новгородскаго,

Походочкой тебя в Чурила Пле́нковиця,

Как тебя бегосьтво́м[227] в Добрынюшку Никитиця,

210 Как пером писать — в Дуная-та Ивановича,

Сьмелосью тебя в Алёшеньку в Поповича.

У мня не было детей, кроме тебя, да не единого.

Уж как не дал Бох счасья — теперь не будет-то».

Она пошла скоро́ в полаты белокаменны

215 Г богоданому своёму дитетку,

К молодой Настасьи-то Никуличне:

«Чего сидишь, Настасья? ничого сидишь не ведаешь,

Над собой незведушки[228] не знаешь-то:

Как твой супруг-от отправляитце,

220 В богатырьско платье одеваитце.

Ты поди сходи-ко сь ним просьтись-ко-се;

Ты зайди к нему со правого со стре́мена,

Говори-ко ты ему да со улыбкою,

Говори-ко ты ведь, как скажу-то я,

225 Как скажу-то, научу тебя:

«Уж ты ладушка моя, да лада милая,

Ты веньчельня моя лада, обручельняя!

Мы с тобой, лада, в Божьёй черьквы стояли-то,

Золоты веньци на головах дёржали-то,

230 Как из одной чары с тобой мы роспивали-то,

Золотыма-ти перснями мы менялисе;

Мы в согласьи жили да три годичка.

Скучно мне теперь с тобой да роставатце-то!

Ты скажи-тко мне, супруг любимой мой,

235 Скажи ты мне слова да всё приятные:

Ты куда, моя надежда, собираисьсе,

Далече́ ли в путь да отправляисьсе».

Говорит-то ей Добрынюшка Никитич млад:

«Уж ты ладушка моя да моя милая,

240 Ты дрожаюшша, мила́ супруга ты!

Я скажу-то тибе правду сушшую:

Что жив буду — к тебе приеду-то;

Жив не буду — ждать тибе миня-то не́чого».

Она спрашиват ево да во второй-от раз,

245 Она спрашиват ево да во трете́й-от раз.

«Я не буду к тебе, Настасья, не приеду три-то годичька —

Подожди, Настасья, ты ише́-то три;

Тому исполнитце-то времени да шесь-то годичков.

Ты исполни перьву заповедь женьскую,

250 Посиди-ко, подожди миня.

Как не приеду я друга́-та шесь-то лет —

Тому исполнитце двенадцеть лет;

Тогда исполнишь заповедь-ту вдовьюю:

Ты давай тогды мою да золоту казну

255 На поминанье в церьквы Божьия,

В мона́стыри-ти посылай да во спасёныя,

По вдовам давай да всё по бедным-то,

По сиротьским давай малым деточкам.

А тебе, Настасья, — воля вольняя:

260 Хоть вдовой живи, хоть ты взаму́ж поди

За того поди за князя, за кнежёвиця,

За короля поди, за прынца-та,

За того поди бога́тыря ты руськаго,

Ты иди-ко за купця да хоть богатого,

265 За простого-то иди хоть за хресьянина.

Только не даю тебе да дозволеньицо —

За тово ты за руського бога́тыря,

За моево брата крестового

За Алёшеньку Поповичя».

270 Тут скоро-то Добрыня уежал да с широка́ двора,

Уехал он да во чисто́ поле,

Ись чиста́ поля поехал в ту землю неверную.

Как приехал он к тому да королю к неверному,

Он ведь начел рубить войсько неприятеля.

275 Он не много воёвалсэ, всё не мало-то —

Как прошло-то тому времени двенадцеть лет;

Не возрашшалсэ домой Добрынюшка Никитич-от,

А когда уехал был Добрынюшка Никитич млад —

Тому времени прошло да три-то годичька,[229]

280 Приежает-то Алёша ись чиста́ поля;

Привозил он весточку Владимеру:

«Что видел я во чистом поле-то,

Что лёжит бога́тырь-от убитой-эт;

Опознал я всё по платьицю по цьве́тному,

285 Что надоть быть моему брату крестовому

Что тому ли всё Добрынюшки Никитичу.

Ты поди-тко-се, сходи, князь, к его ро́дной маменьке,

Передай ты им это извесьицо».

Одевалсэ князь Владимер-от,

290 Он пошол скоро к Добрыниной ко маменьке;

Передал-то он ей извесьицё, што получил от Алёшеньки Поповиця.

Тут заплакала Добрынина да ро́дна маменька.

Говорит Добрынина да молода жона:

«Я нейму-то, всё не верю-то;

295 Неправду сказыват Алёшенька Попович-от.

Подожду я ’шше́ Добрынюшку друга́ три года».

Как прошло-то тому времени-то шесь годов,

Привозит-то Алёшенька извесьтие,

Что, слышил он, убит Добрынюшка в земле неверной-то.