буйну голову с могуцих плець —

Он тоскует, верно, по хозяине.

Погледел недалеце́ от добра́ коня,

Увидал-то — лежит убит Добрынюшка;

115 Прибегает он к Добрынюшки Никитичю —

Закатилисе у Добрыни очи ясныя.

Как ведь плакал тут Олёшенька Попович млад:

«Тебе Бог судья, Добрынюшка Никитич-от!

Ты зачем, поехал, не розбудил меня?»

120 Он смотрел тогда в трубку подзорную;

Увидал-то он во по́ле шатёр белой поло́тьненой;

Обознал, што, по шатру-ту, был неруськой-от бога́тырь-эт,

Приежжаюшшой, неверной-от.

Он крычал-то, звычал да звычным голосом:

125 «Ты ставай, ставай, тотарин, ты злодей-от вот!

Ты зачем убил Добрынюшку Никитича?

Что давай со мной с Олёшенькой побра́таимсе».

Выходил-то злой тотарин из бела́ шатра,

Он садилсэ скоро тотарин на добра́ коня,

130 Он садилсэ-то, да сам он розьсмехнулсэ-то:

«Шо, желаешь ты, Алёша, со мной бой дёржать?

Понапрасному, Алёша, это здумал-то.

Ваш-от род-от всё попоськой-от,

Что попоськой род зави́дной-от,

135 Что завидной род завиду́шшой-от;

Ваши глаза-ти всё завидушшия,

Ваши белы-ти ведь ручки загрэбушшия.

Ты прельстилсэ на моёго коня богатырского,

Как на ту ли ведь збрую-ту серебрену».

но Отвечает тут Олёшенька Поповичь-от:

«Ты бы рад бы сьесь меня, проглотить, собака зла!

Каково́ ише миня да Бох ведь выдас-то».

Они скоро-то друг с другом сьехались;

Они друг друга́ взели саблеми ударили,

145 Они друг друга́-та до болька́ не ранили.

Они ’зе́ли-то второй-от раз-от сьехались;

Ишше они так сильнё ударились —

Мать сыра земля тогда да здрожала вся,

Из озёр, из рек вода да поливаласе.

150 Пособил Бох победить тотарина Алёшеньке;

Он кинал тогда злого-то тотарина

Он на матушку его да на сыру земьлю,

Сам садилсэ скоро к нему да на черны́ груди,

Он хочет пороть да груди черныя,

155 Вынимать-то его серьцо всё тотарьскоё.

Вдруг не о́ткуль взялсэ чёрной ворон-от;

Говорит-то ворон Алёшеньки Поповичу:

«Не пори-ко у тотарина черны́х грудей,

Ты спусьти, спусьти его да как домой жива́.

160 Сослужу я тебе за то да службу верную.

Далеко-то я сьлетаю за сини́ моря,

Что на те ли я на воды, воды тёплыя,

Я достану там, найду да воды мёртвою,

Во вторых же я достану-то живой воды,

165 Принесу е[231] я тебе да через три-то дня».

Вдруг-то стал-то чёрной ворон-от невидимо.

Он спускал тогда злого всё тотарина,

Только сь тем спускал, с таким да он условиём,

Что поло́жит-то тотарину заповедь великая,

170 Что не езьдить боле ему на сьветую Русь,

Что не битьце боле с руськима бога́тырьми.

Прилетает-то че́рной ворон черес трои суточки,

Принёс-то живой воды ему он, мёртвой-то:

«Ты возьми, возьми, Алёшенька Поповичь млад,

175 Ты возьми-ка напере́д да воду мёртвую,

Ты взбрызьни-ко-се Добрынюшку Никитиця;

Во вторых возьми брызьни-ко ты живой водой».

Вдруг-то стал ведь ворон всё невидимо.

Тут послушал-то Алёша ворона-та наказаньицё;

180 Во перьво́й-от раз брызнул водой мёртвою;

Тут сросьлось Добрыни тело белоё.

Как брызну́л он во второй-от раз,

Простонал-то тут Добрынюшка Микитич-от,

Открывал-то ведь он скоро очи ясныя,

185 Говорил-то он сам таковы слова:

«Не знай, много ли я, мало ли-то спал ведь здесь?

Уж я думаю, что ведь долго спал;

Почему же я ведь скоро стал?»

Отвечает тут Алёшенька Попович-от:

190 «Уж и спать-то было бы, братец крестовой-от,

Здесь бы было тебе век всё на веки,

Кабы не я помог Алёшенька Попович-от,

Не победил бы я злого тотарина:

Когда победил-то я зла тотарина,

195 Я хотел пороть да груди чёрныя,

Тут прилетел ворон со стороны тотарьскою,

Проговорил-то он таки речи:

«Не убивай-ко ты, не пори у тотарина черны́х грудей,

Ты спусьти, спусьти его домой жива».

200 Тут скакал Добрыня на резвы́ ноги,

Обнимал-то своего брата крестового,

Прижимал-то его к своему к ретиву́ серцю,

Называл-то он его братом крестовым-то:

«Мы поедем-ко теперь да в красной Киев-град,

205 Мы роскажом-ко про мо́е про несчасьицо;

Принесу-то благодарнось за тебя я, Олёшенька,

Розкажу-ту про тебя князю Владимиру,

Я твоёго-то добра век не забуду-то,

Доколь жив-то я, буду благодарить тебя».

64. АЛЕША ОСВОБОЖДАЕТ ИЗ ПЛЕНА СЕСТРУ

Во славном городи во Киеви

Заводилсэ у князя-та поче́стной пир.

Собирал-то ведь он могучих всех руських бога́тырей,

Полениць-то всех да преуда́лых-то.

5 Что наве́сели идёт у их почёстной пир;

Князь Владимир-от по комнаты погуливат;

Говорил-то князь да таковы слова:

«Кто бы, кто бы из вас, бога́тыри,

Уж вы сьездили да на Пучай-реку,

10 Привезли с Пучай-реке да ключевой воды

Мне князю-ту Владимеру с кнегиной приумытисе,

Приумытисе да помолодитисе?»

Тут ставал-то Алёша на резвы́ ноги,

Говорил-то он да таковы слова:

15 «Я ведь сьежжу, князь, да на Пучай-реку,

Привезу-то тибе ключевой воды».

Поежает тут Алёша во чисто́ поле,

Ись чиста́ поля подьежает он к Пучай-реке;

Почерпнул он взял да ключевой воды,

20 Поехал прямо в Киев-град,

Привозил воды князю Владимиру.

Умывалисе оне да ключевой водой,

Ай умылисе они да наредилисе,

Нередилисе, помолодилисе.

25 Тут дарил-то князь Владимер-от

Как Алёшеньку Поповиця

Как ведь тим-то пе́рышком орлиным-то,

Которо достато было с острова Буяна-та,

Что подарено было князю-то Владимеру

30 Что у тех госьтей у карабельшиков.

Ай как го́ворил Алёшенька Поповичь-от:

«Ты дозволь-ко мне-ка, князь, да дай-ко волюшку,

Мне-ка дай-ко сьезьдить на свою-ту родину,

Повидатьце мне с отц́ем и с матерью,

35 Попросить-то мне у них благословленьица:

Не приискали ли мне они невесты, красной девици?

Не приискали — дак не могу ли я сам себе да приискать-то где,

Во своей ли де я всё на родины,

Ели не на своей, хоть на