class="v">«Ты бери-ко, бери, Дюк да Дюк Стёпановиць,

Ты бери-ко у мня Марфу с ц́есьти, с радосьти».

140 Шьчо приходит к ею дедюшка родимой-от,

Ишше ласковой Владимер стольнё-киевской:

«Уж ты душоцька моя да Марфа Митрёвна!

Ты поди-ко-се, поди да ты в замужесьтво,

За молодого-то всё поди боярина,

145 За того ли поди Дюка за Стёпановиця».

Стала Марфушка ему да поклониласе:

«Как спасибо тебе, дяденька родимой мой,

Уж ты ласковой Владимер стольнё-киевской!

Ты умел же меня, дядюшка, споить, скорьмить,

150 Ты умел же меня, дядюшка, замуж выдать-то

Шьчо без драки же миня бес кроволитною,

На сьвяту-ту миня Русь — не за тотарина».

Уредили Марфу скоро в дорого́ платьё,

В дорого-то платьё ей, да платьё цьветноё:

155 Как ц́енить-то будёт платьё — не обц́енить будёт.

Как повёл же ей ведь дяденька родимой-от,

Как за ту же брал за рученьку за правую,

Как привёл-то он ведь к Дюку Стёпановицю:

«Уж ты гой еси, боярин Дюк Стёпановиць!

160 Ты бери-ко, бери Марфу с ц́есьти, с радосьти».

Подавал-то скоро Дюк, да Дюк Стёпановиць

Обруцяльнёй он перьстень-от со ставкой драгоц́енною:

Как достат-то этот перьстень издалёка был,

Со того ли был со острова Буянова;

165 Подареньицё ведь было короля-та всё,

Как того ли короля да всё ѓерманьского,

Подарёно было матушки родимою,

Как цесною вдовы Омельфы Тимофеёвны.

Приходили мудреци, люди премудрыя,

170 Не могли-то обц́енить — как ц́ены не было.

Как ведь стали они скоро отправлятисе

Шьчо во ту ли ведь во Иньдею боѓатую.

Провожал-то ей брателко крестовой-от,

Шьчо крестовой-от брателко, названой-от,

175 Ишше тот же Добрынюшка Никитиць млад;

Провожал-то ей ведь старая стареньшина,

Ишше тот ли ей Илья, да Илья Мурамець,

Илья Мурамець да всё Ивановиць.

Що завидели-то Иньдею боѓатую;

180 Ишше крыши-ти у их да как огонь горят:

Как у Дюка-та ведь крыша была красна золота,

Кругом дому-ту текла река медо́вая,

Как бежала-то ведь тут да золота руда.

У их вёлсэ-то тут всё пир навесели,

185 Они пили, проклаждались трои сутоцьки.

Позабыла наша Марфа, Марфа Митревна,

Позабыла же жона да красен Киев град,

Позабыла же ведь дядюшку любимого,

Ишше ласкового князя всё Владимера,

190 Позабыла свою тётеньку любимую,

Ишше ту ли Опраксею Королевисьню,

Позабыла всех своих крестовых братьиц́ей.

Хорошо же ей житьё да прилюбилосе:

Ишше много-то у Дюка злата, се́ребра,

195 Ишше много-то у Дюка платья цьветного,

Ишше много-то у Дюка нянюшок-то, мамушок,

Ишше больше же того да сенных девушок.

Как пошла-то ихна жись очунь счастливая.

————

Марфа Семеновна Крюкова

II. Марфа Семеновна Крюкова, старшая дочь Аграфены Матвеевны (I), девушка 23 лет, грамотная. Две зимы, когда ей было 8 и 9 лет, она училась в своем селе у учителя, о котором сохранила до сих пор самые светлые воспоминания. Очень любит читать и бережет, как драгоценность, рукопись церковного письма, подаренную ей дедом Василием Леонтьевичем и содержащую в себе разные песнопения и жития. Большую часть своих старин и несколько духовных стихов она переняла у деда, который не менее своего брата Гаврилы (III) славился как замечательный сказатель. С девяти лет он учился в кельях Онуфриевского скита, находящегося в 100 верстах от Золотицы и в 50 — от Койды, на острове посреди Койдозера и разоренного, по словам крестьян, лет 40—50 тому назад, надо думать — в конце царствования Николая I, в эту эпоху крайней религиозной нетерпимости. Там он выучил духовные стихи и некоторые старины;[218] там же он научился петь церковные службы, но, несмотря на хороший голос, не соглашался петь на клиросе в золотицкой церкви, потому что, как он говорил (передаю со слов А. М. Крюковой), там служат не по-старому, на клирос нельзя взойти — так разит табачищем от дьячка; а пуще всего он боялся щепоти (трехперстного крестного знамения, вовсе неупотребительного у золотицких крестьян). Кроме своего деда, умершего 4 года тому назад, Марфа перенимала старины у матери и у крестьян с реки Мезени, которые нанимались покрученниками на судно (ра́ньшину) ее отца, когда он ходил в Норвегию за трескою; это было, когда Марфа еще ходила учиться. Она — большая любительница песен, которые поет мастерски; старины же «сказывает» редко, только Великим постом; вследствие этого она поет их довольно неуверенно, несколько прерывистым голосом и, сравнительно с Аграфеной, плохо выдерживает стих. На замечание матери, что она поет нескладно, она сказала: «Зато я пою так, как слышала, а вы, мама, и дедушка Гаврило прибавляете от себя; вот у вас и выходит складно».

Кроме предлагаемых старин, М. С. Крюкова знает: 1) Исцеление Ильи Муромца, 2) Волх Святославьевич, 3) как Цюрило ходил к Пересьмякиной жене, 4) про трех сыновей князя Владимира: Святополка, Бориса и Глеба (этот духовный стих она называла стариной), и другие; несколько стихов, например, «По морю синему Халыньскому» (так начинается стих о грешной душе).[219] В говоре М. С. Крюковой заметно влияние грамотности; но так как это влияние не очень велико, то ее речь представляет из себя странную смесь местного наречия и книжных форм.

Марфа Семеновна Крюкова (слева) с сестрой Павлой Семеновной.

61. СВЯТОГОР И ИЛЬЯ МУРОМЕЦ

Поездка Илья Мурамця во чисто́ полё:

Поежает Илья Мурамець да во чисто́ полё;

Как приехал он скоро во чисто́ полё,

Увидал-то он во по́ле ископоть-ту лошадиную;

5 Как сам он старой прироздумалсэ:

«Ише што же это за такое удивление?

Шше какой очунь бога́тырь сильний-от разгуливат?

Потому я замечаю-то,

Что ево-то конь ведь богатырьской-от.

10 Мне-ка ехать ли туда, али не ехать-то,

Догонять его ли мне, оставить ли?

Кабы знал я, старой, что есь этот бога́тырь-от не очунь сильнёй-от,

Состоял бы я ведь с ним, ево тогды бы победил-то ведь;

Кабы́ летами-ти да он ведь со мной на́ровне,

15 Не пострашилсэ бы, от него смерть я приня́л-то бы;

Есьли́ летами он ведь