’зза белоду́бовых,

Она падала Добрынюшки да во резвы́ ноги:

«Ты просьти, просьти, Добрынёчка Никитичь млад!» —

«Я прошшаю тибя, Настасья всё Никулична.

445 Не дивую я тибе да уму женьскому,

Я дивую только князю-ту Владимеру

Потому-то, что у жива́ мужа жену отьнел».

Тут ставал Алёшенька Попович млад,

Он говорил-то всё таки речи:

450 «Ты просьти, просьти, меня, брателко крестовой-от,

Ты во той вины меня да в виноватой-то,[230]

Шьто посидел я возьле твою-ту любу́ семью». —

«В той вины тебя, братець, Бох просьтит;

Только в той не прошшу тибя,

455 Что омманул ты мою маменьку родимую:

Сказал — нет в живых Добрынюшки Никитичя».

Он хватал Алёшу за желты́ кудри,

Он бросал его да о кирпичной пол,

Хотел сказьнить у ево да буйну голову

460 Ише той ли всё да саблей острою.

Удёржал у его саблю острую

Что старо́й казак да Илья Мурамець:

«Розойдитесь вы ведь, братьиця-та, помиритесь-ко».

Он брал тут молоду жону;

465 Пошли оне да к ро́дной маменьке.

63. БОЙ ДОБРЫНИ И АЛЕШИ С ТАТАРИНОМ

Что стоял-то шатёр да во чисто́м поле.

Во шатре-то спа́ло два бога́тыря:

Что перьво́й-от Добрынюшка Никитич-от,

Что второй-эт Олёшенька Попович-от.

5 Они скоро тут бога́тырь’ просыпалисе,

Умывалисе оне да ключевой водой.

Говорил-то Алёшенька Поповичь-от:

«Мы поедем-ко, брателко крестовой-от,

Сьезьдим на эту гору мы высокую:

10 Не увидим ли чево мы, не услышим ли?»

Они скоро-то садились на добры́х коней,

Заежали ’ни на ту гору высокую,

’ни смотрили тут во трубочки подзорныя.

Нечево-то не видать нигде,

15 Никакой не езьдит нигде бога́тырь-от.

Приежали ’не обратно ко белу́ шатру,

Заходили они в бело́й шатёр,

Они зна́чели роспивать да разны водочки,

Как играть-то они начели во карточки;

20 Поигравши они в карты, спать легли.

Как заснул-то крепким сном Алёшенька Попович-от,

Как Добрынюшка Микитичь-от не сьпит, лёжит,

Он не спит, лёжит, да всё ведь слушаёт.

Шьто со южную-то было со стороночку,

25 Что не шум шумит, да там не гам гами́т,

Не погодушка во по́ле росшумеласе —

Тут крыцит-то богатырь зычьным голосом:

«Ты остойсе-ко-се, мой ведь доброй конь!

Шьчо пора тебе коню да отдыхать теперь.

30 Я ведь буду становить шетёр поло́тьненой».

Заходил скоро тотарьничек в бело́й шатёр.

Тут ведь видит Добрынюшка Никитичь млад;

Не до спа́нья пришло да тут Добрынюшки.

Он не знат, взбудить ли Олёшеньку Поповиця:

35 «Как збужу-то я Алешу, лутьче не наделаю:

Иш’ Алеша-та ведь роду, роду нежного;

Он ведь сквозь просонья не узнат, да шьто случилосе,

Потерят-то он да свою голову.

Я помешкаю Добрынюшка до утрия;

40 Я ведь ноченьку да всю ведь я продумаю,

Какой хитросью убить да мне тотарина».

Выходил-то по утру́, да утру ранному,

Выходил-то ис шетра Добрынюшка Никитич-от;

Он смотря-то тут ведь в трубоцьку подзорную,

45 Видит — недалече-то от их стоит шатёр.

Он садилсэ скоро на добра́ коня;

Подьежает он к шатру да ко тотарину,

Он крыцит-то, зычит да звычным голосом:

«Ты ставай, ставай, тотарин злой,

50 Пробуждайсе-ко, злодей, да поскорёшенько!

Вот со мной з Добрыней повоюимсе».

Тут держал ответ тотарин-от:

«Не желаю я ставать да утром ранным-то.

Мне-ка жаль тебя, Добрынюшка Никитич-от:

55 Понапрасну утеряешь буйну голову». —

«Ты ставай, ставай, злой тотарин-от,

Тебе полно, злодей, да отговаривать!»

Выходил скоро тотарин из шетра-та вон,

Он садилсэ-то тотарин на добра́ коня,

60 Он садилсэ, сам да россмехнулсэ-то:

«Я ведь думал, шо, Добрынюшка, ты говоришь во шутку-то:

Потеряешь ты свою да буйну голову.

Ты скажи-ко луччэ, какой смерти желаешь ты». —

«Молодой ише тотарин, в молодых годах,

65 Ише смешь надо мною насмехатце-то?»

Они сьехались-то скоро друг-то с другом-то,

Они друг друга́-то крепко ударили;

Сабли вострыя у их да поломалисе;

Не которой-от друг друга не ранили.

70 Во второй-от раз они опять ведь сьехались.

Тогда падал-то Добрынин конь да на резвы́ ноги;

Как стегал его Добрынюшка Никитичь-от:

«Ты чого, ты конь мой, устрашилсэ-то?

Будто по чисту полю некогда не ежживал,

75 Уж тотар-то будто никогда не видывал?»

Отвечает тут конь человечеським-то голосом:

«Ты напрасно бьёшь меня, Добрыня-свет Микитич-от:

Уж как перед тим-то пал на матушку сыру землю —

Не состоять-то тебе будет со тотарином,

80 Победит тебя да злой тотарин-от».

На ответ-то отвечал Добрынюшка Никитич-от:

«Ты издохни-ко сам, да лошадь злая-та!

Как не я помру Добрынюшка Никитич-от».

Не сказал конь нечего, простонал только.

85 «Ты помри, помри-ко сам, да лошадь добрая!»

Они съехались с тотарином, ударились.

Тогда хватал тотарин-от Добрыню за жолты́ кудри,

Он бросал ёго о матушку сыру земьлю,

А садилсэ-то к ему да на белы́ груди,

90 Он спорол-то ведь ему да груди белыя,

Вынимал-то он его серьцё богатырьскоё;

Сам уехал тотарин спать во бело́й шатёр.

Что по сходу-то ведь было красна солнышка,

Пробуждаитце Олёшенька Поповичь млад,

95 Смотрит — нету-то Добрынюшки Никитичя:

«Он куда, куда у мня да всё уехал-то?

Он гулять, верно, уехал во чисто́ полё».

Выходил скоро Алёша из бела́ шатра,

Брал с собою-то он трубочку подзорную,

100 Он смотрял, смотря на все чотыре сто́роны;

Негде не мог-то он увидеть Добрынюшки Никитичя.

«Он куда-то так уехал, не сказалсэ-то?»

Вдруг сожрал-то ведь Добрынин его доброй конь.

Огленулсэ тут Але́шенька Поповичь-от,

105 Он ведь видит — далече стоит Добрынин конь,

Неуря́жон он стоит в збруи коньской-то,

Неучосаной стоит да неуглажаной.

Он скакал скоро Але́ша на добра́ коня,

Подъежает он к Добрынюшкиному добру́ коню;

110 Как стоит-то его доброй конь,

Как повесил