– Почему ты свернул? – спросила она быстро.

– Прогуляемся по Царицыну, – объяснил я.

Она покачала головой.

– Что-то не верится.

– Автобусу надо как можно больше пассажиров, – сказаля. – Потому накидывает широкие петли, как убегающий заяц. А я могу попрямой. Вот увидишь.

Она чуть откинулась на спинку сиденья, мое сердце прыгало,как этот самый убегающий заяц, пыталось скакнуть к ней, но ее сердце сейчас впанцире да еще и вморожено в гигантскую льдину.

Машина вылетела на недолгий простор, но дальше дорога проще,сузилась, по сторонам пошли тициановские деревья: старые, толстые, в наростах инаплывах, с перекрученными ревматизмом ветвями, глубокими дуплами.

Я слышал, как рядом тихонько ахнуло. Далеко впередидорога ныряет под старинный мост из красного кирпича. Как все старое, он толькотем древним людям казался огромным и страшным, а на самом деле под ним невсякий трейлер проедет. Если два кое-как еще и разминутся, то двухэтажныйлондонский автобус уж точно застрянет. Но все-таки мост по-своему красив: собеих сторон круглые башенки, словно из сказочного фильма, в башнях бойницы, тоесть узкие длинные окна без стекол…

– Какая прелесть! – воскликнула она. – Есличестно, то я тут еще не бывала!

– Велика Москва, – согласился я. – Всю жизнь можноходить по Третьяковкам и Манежам, а сюда и не добраться…

Машина мягко подкатила к обочине и вошла в эту неподвижнуюкартину. Я выскочил, обогнул Серебряночку и открыл дверцу. Вероникапоколебалась, но все-таки начала выбираться на простор, как выбирается бабочкаиз серого кокона, а я обалдело смотрел, как медленно и грациозно появляется еедлинная узкая ступня в туфле на тонком каблуке, изящная лодыжка, бесподобноотрендеренная голень, восхитительное колено…

Через мост двигалась парочка немолодых людей, впереди бежалвеселый лохматый щенок. Все трое посмотрели в нашу сторону, щенок завилялкупированным хвостиком. Вероника невольно засмеялась:

– Нет, какая прелесть, в самом деле!

Я взял ее за руку. Вероника не противилась, я сумелсделать жест чисто дружеским, хотя ее пальцы дрогнули, а мои начали накаляться,как железо в кузнечном горне.

Дорожка повела в знаменитое Царицыно, очень знаменитое, естьдаже куча альбомов и справочников, но для меня это место, где прорабы началиспешно строить каменные дома, но потом их перебросили на другие, более современныепостройки. Теперь здесь высятся эти каменные коробки в два-три этажа, зияютпустыми проемами окон, где, похоже, никогда не было оконных рам. Но кирпичиуложены тщательно. В старину, как принято говорить с уважением, делали навека. Но это принято другими, а я не из тех, кто принимает расхожие мнения, какпопугай. На фиг делать на века то, что давно бы пора сломать да построитьчто-то поновее, покруче?

На крыше этих недоделанных дворцов видны башенки. Толстые,массивные, приземистые, как Кабанихи из Островского. Я долго всматривался,но так и не понял, на фиг они слеплены. По крайней мере, с ноутбуком туда невлезть.

Самое нелепое – прямо посреди зеленого поля массивныйкаменный мост, с толстыми кирпичными стенами вместо перил, не всякий каратека прошибетголовой, а по этим странным перилам идут два ряда нелепейших украшений: не токаменные свечи в три человеческих роста, по красному кирпичу белые наплывывоска или краски, не то… вообще черт-те что.

Я таращил глаза, искал признаки реки, озера или хотя былужи, но предположил, что здесь строили орки. Они у меня в Warcraft’е иногдастроят верфь и могучие боевые корабли в крохотной луже, где нельзя сдвинуться…Эти орки моим оркам дадут сто очков вперед, мои все-таки строят при каком-тоналичии воды… Хотя нет, подойдя ближе, я увидел большой овраг и в его глубинетоненькую ниточку ручейка. Наверное, когда-то он был могучей рекой.

Я повертел головой, вдруг да фрегат узрю, а глазныеяблоки сами повернулись в сторону Вероники. Всплескивая белыми тонкими руками,идет вдоль стены. Личико раскраснелось, глаза горят восторгом. Я уже невидел эти руины, по фигу эти груды кирпичей. И не важно, сколько им лет:сто или тысяча. Да хоть десять тысяч. Ну хоть убей меня, не нахожу в них ничеговеличественного, замечательного, вдохновляющего. Камни есть камни. Дажесохранившиеся фрески и барельефы… Ну и что? Сейчас пэтэушник из ремеслухисделает такие же в два счета.

Ах, я должен восхищаться стариной? Но почему, скажите мне,моральному… или эстетическому уроду, почему я должен восхищаться старымикирпичами, уже ни на что не годными, а не своим ноутбуком, в которомдействительно все чудеса Вселенной!

Экран четырнадцать с хвостиком, дэвэдэ, что значит –смотрю фильмы на экране, в то время как люди каменного века смотрят все еще надопотопных видаках… были такие неуклюжие приспособления, в самом деле были,чесс слово! А встроенный модем V.0, что обеспечивает мгновенный доступ вСеть, а значит – во все библиотеки мира, мгновенный доступ ко всемфильмам, энциклопедиям, справочникам, газетам… которые, кстати, еще не вышли,ко всем телепередачам мира?

И вот, имея это чудо, восседая за рулем авто, где компследит за дорогой, выбирает маршрут покороче, слушает радиопредупреждения опробках и сам намечает дорогу в обход, я должен смотреть как баран на этикаменюки и говорить глубокомысленно: о, да, это да, совсем да-да, как это да,как это волнительно и приобщательно.

– Да, – сказал я вслух, – как это волнительно… иприобщательно!

Она обернулась, в глазах счастливый блеск, рот до ушей.Вместо юной строгой леди – раскованный и очень искренний ребенок.

– Ты находишь?

– Да, – ответил я с запинкой, потому что на слово«находишь» сразу промелькнуло с полдюжины анекдотов и расхожих острот. –Нахожу… Даже очень.

Глаза мои жадно пожирали ее всю, нежную и трепетную, чуткую,какой может быть только девушка конца двадцатого века, даже двадцать первого.Те грубые века, которыми она любуется, не в состоянии создать такой совершенныйпродукт… но она этого не понимает, вернее, ей некогда понять под этой лавинойинформации. Лавина, она не простая лавина, это коварная лавина: мненияотобраны, подготовлены, аргументированы, только выбери те, которые тебеподходят, и пользуйся. Как собственными мнениями, так и аргументами для ихотстаивания.

Так большинство и делает, увы. Но мне этот набор маловат.Узок. Я не хочу что-то сказать про этих людей, они руководствуются, можетбыть, самыми лучшими намерениями, но эти мнения отбирали для пользования иаргументирования люди того, прошлого века. Хорошие люди, но все-таки…И Пушкин хороший человек, но ему не понравился бы этот мир, где емуоткажут в праве иметь… в буквальном смысле иметь крепостных крестьян, где он несможет таскать в постель по праву помещика крепостных девок! Так почему ядолжен ориентироваться, к примеру, на мнение этого дикого Пушкина?